Геннадий Киселев - Кулисы, или Посторонним вход разрешен!

— Не тяни, — поторопил меня Костя, — в задних рядах товарищи тоже интересуются. Давай, что у вас там по программе: «Чуден Днепр…» или «И какой же русский не любит быстрой езды?»

Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и начал читать.

— Жили-были дед и баба, и была у них курочка ряба…

Зал заглушил мои слова громовым хохотом. Но я продолжал читать, тем более, Костя меня не останавливал.

— Снесла курочка яичко. Дед бил, бил…

В зале уже визжали от смеха, только Костя, как мне показалось, со скорбью смотрел на меня.

Я мужественно дочитал до конца. 5 «А» понуро сидел на первом ряду. Он был единственным из всех классов, у кого мое выступление в прозе вызвало глубокую печаль.

— А что, — сказал Доронин, — в твоем прочтении древней, как мир, сказки, чувствуется новизна. Как правило, отношение к курице у нас вполне определенное — она жертва: «мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало, разбилось…». Но тебе, как понял, она видится героем, обогнавшим свое время: «снесла курочка яичко не простое, а золотое». Естественно, новое в столкновении со старым, обжитым, устоявшимся на первых порах терпит поражение и лицемерно оплакивается современниками. Сперва «дед бил, бил», а потом «плачет дед…». А вот дальше ты не подумал… «Я снесу вам не золотое яичко, а простое». Что это, уход от борьбы, временное отступление или понимание отрыва от народа? Вот только я еще не совсем понял, в каком ключе ты ее решил. Я склонен предполагать, что это трагедия. Судя по реакции большинства — это комедия. Рассмешить будет, пожалуй, потруднее, чем заставить заплакать. Тебе это удалось первому за все сегодняшнее прослушивание. Как тебя зовут?

— Серёжа Метёлкин из 5 «А», — еле выдавил я, буквально ошалевший от его длинной и непонятной речи.

— Ты принят, Серёжа Метёлкин.

— Я принят? За что? Надо мной же весь зал хохотал, — я ничего не понимал.

Но 5 «А» мои сомнения не интересовали. 5 «А» дружно трижды прокричал «Ура!» Я не подвел его.

Когда те, кому предстояло заниматься организационными моментами, разошлись, неожиданно дверь в зал приоткрылась, и появилась абсолютно круглая голова с распахнутыми, будто вечно изумленными, глазами.

— Ты кто? — спросил Костя голову.

— Он меня из продленки должен отвести, — кивнула голова в мою сторону.

— Это Петька, братишка мой. Я ему по секрету про твое объявление рассказал, вот он из продленки сбежал.

Петька не закрыл дверь даже тогда, когда увидел мой кулак.

— Ладно, Метёлкин-младший, — сказал Костя, — заходи.

Петька мигом оказался рядом со мной.

— Только сиди тихо и не открывай без разрешения рта. А главное, не вздумай рассказывать своим о том, что здесь увидишь и услышишь, — сурово предупредил Костя брата.

Петька тут же с такой силой сжал рот, будто собрался молчать всю оставшуюся жизнь.

— А теперь, господа артисты, — обратился к нам Костя, — запомните на всю жизнь: искусство требует жертв.

«Господа артисты» зафыркали. Так смешно их еще никто не называл.

Костя нахмурился и еще раз повторил свою фразу про искусство. «Господа артисты» к этому известию отнеслись с совершенным безразличием. Сообщи он нам, что перед едой нужно мыть руки, реакция в эту минуту наверняка была бы такой же. Слишком необычно было с нами все, что произошло сегодня.

Я робко поднял руку.

— Костя, значит, двойку по алгебре можно получить, на сбор металлолома не пойти, урок пропустить, главное — искусство?

— Вот теперь я тебя узнал, — неизвестно чему обрадовался Костя, — ты самый любознательный пионер в нашей школе. Кроме тебя мое объявление не вызвало сомнений ни у кого. Только не кажется ли тебе странным, о любознательнейший из пионеров, что искусству в жертву ты готов принести школьные интересы, а не футбол, кино и прочие развлечения? Подумай над этим.

Я задумался над этим, и мне действительно это показалось странным.

— Быстро ты все понял, рад за тебя, — сказал Костя, — А вы запомните: лень, плохая успеваемость, недисциплинированность — вот чем вам придется пожертвовать для искусства. Ответы на четыре, пять, наши репетиции должны отныне стать смыслом вашей жизни. Ясно?

Мы закивали.

— Завтра в одиннадцать утра буду читать сказку. Сейчас идите домой и учите уроки. Дневники буду проверять лично.

Выучить уроки перед читкой сказки я не успел. Вечером помешал телевизор. Утром, пока я проснулся, пока поел, пока раскачался — пришла пора идти на читку. Оставалось выбирать: уроки или искусство. Я выбрал второе. И чуть не влип. У самого порога меня перехватила мама, у которой сегодня был отгул.

— Опять на каток? Уроки кто будет делать?

— Какой каток? — оскорбился от подобного подозрения я.

— Нечего кривляться, — мама погрозила мне пальцем. — Разве не тобой было дано торжественное обещание исправить тройку по алгебре, полученную в первой четверти, на твердую четверку во второй? Эта четверка, если мне не изменяет память, была нам с папой обещана в качестве новогоднего подарка.

— Мама, — проникновенным голосом сказал я, — я готовлю вам этот подарок, правда с чужой помощью. Вчера после двойки, которую поставила мне Галина Андреевна, я понял: своими силами мне не обойтись.

— Двойку… Вчера… — мама растерянно посмотрела на меня. — И ты так спокойно об этом говоришь?

— Я говорю об этом спокойно потому, что вчера же лучшие ученики класса поклялись не оставлять меня в беде. Они будут заниматься со мной дополнительно. Представляешь, вместо того, чтобы играть в футбол, ходить в кино, да просто тратить свое свободное время на развлечения, они будут тратить его с сегодняшнего дня на меня.

— Ах, вот как, — облегченно вздохнула мама, — я не знала, что у тебя такие хорошие друзья, — она виновато улыбнулась, — Это меняет дело. Передай, пожалуйста, своим друзьям мою благодарность. — Мама поцеловала меня.

— Обязательно передам, — я вышел за дверь. Но, честно говоря, мне было стыдно перед мамой, и на душе у меня заскребли кошки. Но что мне было делать, если искусство требовало жертв? Я отправился слушать сказку.