Лидия Чарская - Дом шалунов

Кто эта женщина, которую он часто видит, точно во сне, Миколка не знает, но он чувствует какую-то особенную радость, когда она является в его мечтах. Иногда ему кажется, что он когда-то, давно-давно, бывал с ней постоянно, и что она все время ласкала, лелеяла его и пела ему ту же сладкую песню… И сейчас он слышит эту песню, нежную и чудную, как дыханье ветерка:

И видит Миколка, точно во сне, как печальные глаза сияют, как белые мягкие руки нежно касаются его, Миколки…

– Милый мой, хороший мой, родной мой мальчик! – шепчет белая женщина, лаская золотистые волосы маленького пастушонка.

И сердце мальчика наполняется сладкой тоской, глаза невольно закрываются… Тихий сон сковывает его тело, с головы до ног…

– Бэ-бэ-бэ! – громким, отчаянным блеянием пронеслось по лесу. – Бэ-бэ-бэ!

– Гав-гав! – оглушительным лаем залилась Кудлашка.

– Что это? – Миколка в ужасе открыл глаза… Сердце так и упало… Холодный пот разом проступил на лбу. – Господи помилуй!

Огромный волк стоял, оскалив зубы, в каких-нибудь десяти шагах от него, как бы выжидая чего-то. И вдруг, в один прыжок, с горящими хищным огнем глазами, бросился на ближайшую овцу… Новое отчаянное блеяние пронеслось по лесу, и страшный хищник, повалив свою жертву, вцепился в нее острыми, оскаленными зубами…

Все это случилось в один миг. В следующий же Миколка был уже на ногах… Ни светлого виденья, ни чарующей песенки как не бывало… Все исчезло, как сон, из его мыслей. Страшный серый хищник и несчастная овечка, еще бившаяся в зубах волка последними предсмертными судорогами, поглотили теперь все внимание маленького пастушонка. Миколка весь преобразился… Задыхающийся, взволнованный, не помня себя, он рванулся вперед, прямо к волку.

– Го-го-го-го! – завопил он совсем не детским голосом и исступленно замахал на волка уцелевшим в его руках суком.

– Го-го-го-го! – пронеслось громким эхом по лесу.

В тот же миг с воем подскочила к волку и Кудлашка. Ее шерсть топорщилась, глаза горели, как уголья. Она так и рвалась к волку, заливаясь оглушительным лаем. Волк взвыл в свою очередь и, нехотя оставив добычу, стал быстро красться кустами обратно, мимо

Миколки, в чащу. Он полз теперь по земле с оскаленными зубами и алчным взором… Глаза хищника горели страшным зеленым огнем… Еще минута… другая… Вот он в двух шагах от мальчика и как будто готовится броситься на него, но неожиданно что-то вдруг разом прыгнуло на спину волка и острыми зубами схватило его за шею… И вот уже волк и Кудлашка с воем барахтаются в одной сплошной куче… Миколка в один момент очутился подле них. Он бесстрашно нагнулся и изо всех сил крикнул чуть ли не в самое ухо волку:

– Го-го-го-го-го!

Волк подскочил, как очумелый, несколько мгновений простоял на месте, ничего не понимая, и… кинулся бежать со всех ног в чащу леса.

К месту схватки подоспели крестьяне из деревни.

– Что случилось? Чего орал, точно кто тебя резал? – так и накинулись прибежавшие мужики на Миколку, очевидно, не понимая еще всего происшедшего перед тем. – Ну, говори же!

Но Миколка молчал. Острая жалость защемила его сердечко. Перед ним лежала мертвая овца. Кровь лилась алым потоком из ее перегрызенного волком горла. Миколка присел на траву подле овечки и нежно гладил ее мягкую, теперь липкую от крови шерсть. Кудлашка, тяжело дыша, с высунутым языком, с видом победительницы уселась тут же. Она, казалось, сочувствовала горю своего маленького хозяина и тоже печально смотрела на мертвую овцу, изредка лишь оглашая воздух лаем… О волке они как будто и позабыли оба.

Сильный удар по спине заставил Миколку быстро вскочить на ноги. Перед ним стоял дядя Михей, рыжий, страшный, рябой, с торчащими щетинистыми усами, с маленькими, злыми, во все стороны бегающими глазками. Лицо дяди Михея было перекошено от злости. Он зашипел на Миколку и, больно дергая его за уши, произнес:

– Ты что же это, скверный парнишка, наделал, а? Волку овцу задрать позволил, а? Чай, по сторонам зевал, а? Вот постой ты у меня! Давно у меня руки о тебя чешутся… Отдеру я тебя, как сидорову козу… Будешь ты меня помнить долго…

– И впрямь, дядя Михей, стоит проучить парнишку, – согласились остальные мужики, косо и сердито поглядывая на Миколку, – а то гляди-ка, как твою овцу-то волк испортил!

– Как мою овцу? – так и подпрыгнул Михей на месте и вдруг, кинув быстрый взгляд на лежащую без движения окровавленную овечку, закричал во все горло:

– Ах, ты негодный! Ах, ты разбойник! Ах, ты душегуб этакий! И впрямь мою Кудрявку волк задрал. Ну, ладно же, постой ты у меня!

И, не помня себя от гнева, Михей схватил Миколку под мышку и быстро потащил его к опушке леса. Здесь он бросил мальчика на землю, потом приволок его к дереву и, быстро распоясавшись, стал привязывать снятым поясом к толстому стволу старого дуба. Мальчик не давался Михею, извивался и барахтался в руках мужика. Тогда, видя, что ему одному не справиться с Миколкой, Михей стал сзывать на подмогу других крестьян. Но тут случилось нечто такое, чего совсем не ожидал Михей. Миколка изловчился и изо всех сил оттолкнул его от себя так, что Михей едва удержался на ногах. Вслед за тем Миколка стрелой помчался в лесную чащу.

– Держи! Лови его! – загремел на весь лес зычный голос Михея. – Убег парнишка, держи его, ребята! – вопил он в ярости и бессильной злобе. Но поймать Миколку было не так-то легко.

За деревьями леса крестьянам не видно было, куда побежал мальчик. Только треск сухих сучьев разносился по лесу, да голос Михея нарушал тишину. Кое-кто из мужиков бросился было в погоню за Миколкой. Другие же махнули рукой на это дело.

– Ладно! Все едино домой вернется. Не больно-то ночью разгуляется с волками. А ими лес кишмя кишит, – решили они.

Вскоре отстали и те, кто погнался было за мальчиком, и Миколка мог немного перевести дух и бежать тише.

Ночь наступала понемногу, темная, теплая, пахучая июльская ночь. Деревья теряли в темноте свои настоящие формы и казались теперь огромными великанами, простиравшими к небу свои мохнатые руки-ветви. А Миколка все шел да шел вперед, пока не выбился из сил и не упал на влажную от росы траву.