Тамара Михеева - Когда мы остаемся одни

– Значит, ты бы меня тоже?..

– Что? – опешила мама.

– На аборт отправила, если бы я тебе… это… «в подоле принесла»? Или заставила бы потом отказаться от ребёнка?

Мама села, посмотрела на Янку такими глазами, будто это не Янка вовсе. То есть Янка, но не сейчас, а лет десять назад. Потом притянула её к себе, подула в макушку, она так всегда раньше делала, а после развода ещё ни разу, и сказала тихо, будто секретик, на ушко:

– Ну что за глупое ты у меня существо… Яночка, я тебя очень прошу: ты уж постарайся не забеременеть в пятнадцать лет. И в восемнадцать. И вообще закончи сначала институт. Вы, конечно, сейчас все ранние, но с этим делом… ну, со взрослыми отношениями, я хочу сказать, не стоит торопиться. Но если уж будет невтерпёж, всегда помни, что люди придумали много средств от нежелательной беременности. Ну, а если уж всё-таки… В общем, никаких абортов, рожай, я тебе всегда помогу.

И если бы Янка не выплакала сегодня все слёзы у стены роддома, она бы опять заплакала.

Янка бывала у Конопко теперь каждый день. Заходила после работы, как будто просто так, приносила будто бы угощение к чаю, но старалась, чтобы к чаю всегда было не только печенье, конфеты, а ещё и хлеб, масло, сыр, творог, фрукты. Тётя Нияра каждый раз будто бы пугалась и болезненно морщилась:

– Что ты, Яночка, зачем ты так много? Мы же пенсию получаем…

Знала она эту пенсию, бабушка ей говорила. Половина уходила на оплату коммунальных услуг, а оформление субсидии затягивалось. Шкатулка тем временем пустела, и Янка не думала уже о том, чтобы поехать на лето в родной город. Даже на дорогу не хватит. А просить у мамы она не будет. Ни за что.

Таль очень на Янку сердился, один раз сказал даже, что больше её на порог не пустит, если она будет их подкармливать. Но Янка только смеялась, она умела Таля уболтать, уговорить, упросить. С Анютой было сложнее.

– Почему ты нам помогаешь? – спросила та как-то. – Ты, наверное, в Таля влюбилась.

– Я? В Таля? – Янке даже смешно стало. Но Анюта смотрела очень серьёзно, строго. И Янка ответила тоже серьёзно: – Нет, мы просто дружим. Друзья ведь помогают друг другу.

– Ну да, – недобро усмехнулась Анюта. – А что, в Таля влюбиться нельзя? Он ведь хороший.

– Хороший, – согласилась Янка. Она вдруг подумала, что они с Анютой похожи. И если бы Анюта была постарше, они бы стали подругами.

Пашуня рос улыбчивым и крепким. Тётя Нияра отошла, научилась снова улыбаться, отвечая на каждое Пашунино курлыканье, и Дашина мама, тётя Ганна, говорила, что в жизни не видела такого красавца. Даша тоже часто приходила нянчиться. Она была единственным ребёнком и давно перестала мечтать о братике или сестрёнке.

– Папа говорит, что сегодня и одного-то не прокормить, – ворчала она. – Сколько людей прокармливают и ничего!

– Зато у тебя всё самое лучшее, – усмехнулась Янка.

Даша вмиг погрустнела, потемнела лицом.

– Ну и что? Зато с маленьким так хорошо понянчиться…

– Ага, – хмыкнула Янка, которая с утра сегодня опять разругалась с Ростиком, – это сначала хорошо, когда он тебе в ответ только улыбаться или кукситься может, а потом подрастёт и начинается… Мне вон сегодня братец такого с утра наговорил, чуть не убила! И раньше тоже: всё лучшее – Ростику, конечно, «он же младший»! А все шишки на меня, «ты же старшая»! Нет уж! У меня будет один ребёнок.

Они долго молчали. Наконец Даша вскинула на Янку свои красивые тёмные глаза, сказала глухо, будто делилась самым сокровенным, и в этот момент совсем не была похожа на скучную, примерную Дашу:

– Знаешь, я раньше тоже так думала. Ну, что хорошо, что я одна. А теперь мне так страшно иногда делается… Вот как подумаешь: родители, они ведь всё равно старше меня, они умрут когда-нибудь. Ну даже если не как дядя Паша, а вообще, от старости. И у меня никого не останется, понимаешь?

– Ну… – опешила Янка от таких странных, несвойственных Даше мыслей. – Почему одна-то? Ты ведь уже взрослая будешь… Ну, замуж выйдешь, дети будут.

– Ну да, это понятно, но всё равно. По крови родной человек, понимаешь? Ну, даже не по крови, а из твоей семьи, чтобы общее детство, чтобы было что вспомнить, понимаешь?

Они шли в этот момент по мостику через ручей, вокруг цвёл миндаль, и Янке так жалко стало Дашу, и так стал понятен её страх, и её одиночество, когда не с кем поделиться радостью, не с кем вспомнить поездки к бабушкам, не на кого даже накричать. Они с Ростиком, когда в конце августа возвращались домой, всегда вместе перебирали камешки-ракушки, распределяли, кому какой сувенир подарить, фотографии разбирали и вспоминали всё, что было летом – тоже вместе. А ко дням рождения родителей они организовывали домашний концерт, маленький, конечно, две песни, три стихотворения, но всё равно. Одна бы она в жизни не стала этого делать!

Хорошо, что есть Ростик. Хоть она пока и не представляет, что будет с ним делиться какими-то там своими переживаниями, а всё-таки хорошо, что он есть. Когда родители разводились, они с Ростиком будто были в одной команде, по одну сторону баррикад. В те дни Янка читала ему перед сном вместо мамы и уроки с ним делала, и в бассейн водила, хотя раньше её невозможно было заставить заниматься братом: что ей делать больше нечего? И сейчас ей вспомнилось, как часто он её поддерживал тогда. Тем, что плакал, и его нужно было утешать. А сейчас? Она уже забыла, когда последний раз с ним разговаривала нормально. А ему ведь тоже тяжело сейчас! Ещё тяжелее, чем ей, она-то взрослая… У него и в школе там что-то не ладится, она краем уха слышала… «С чужими возишься, а до своего брата и дела нет», – шепнул ей кто-то внутри укоризненно. Янка решила, что со следующей зарплаты свозит Ростика в Феодосию. Походят по городу, в музей Грина зайдут, в кафе посидят… Может, Маруську с собой возьмут.

Дожди и туман упали на Посёлок. И повсюду цвёл миндаль. Все деревья стояли в бело-розовом облаке. Было ветрено, и каждый порыв ветра снимал с деревьев нежные лепестки, кружил в небе, бросал по обочинам. Янка думала о том, как много пропускает Глеб. Какие можно было бы сделать кадры! Он не ехал, не ехал, не ехал, застрял в своей Москве, затерялся, и не было ни адреса, ни телефона, только точка на карте – Москва. Янка была в Москве. Огромная она, не обойти.

– Здравствуй, дочка.

– Здравствуй, папа.

– Как дела у вас?

– У нас хорошо.

Он замолчал, будто ждал, что Янка сама заговорит. Но Янка помогать ему не собиралась, вот ещё!

– Как Ростик?

– Растёт.

– В школе как?

– Хорошо.

Сколько интересно он ещё выдержит?

– Как нетбук-то? Работает?

– Да, спасибо.

Вот, значит, как? Думает, что она ему спасибо скажет, в ноги упадёт и простит?

Внутри у неё клубилось горячее месиво. Он ещё ей звонит! Он ещё спрашивает! Он… От ярости Янка даже реветь не могла. И вообще – хватит. Что-то часто она в последнее время реветь стала. Недавно их от школы водили к психологу. Янка боялась, что ее про развод начнут спрашивать, и поэтому сразу сама начала вопросы задавать. Чего вот она стала такая плаксивая? Чуть что – слёзки на колесиках. Хоть от радости, хоть от огорчения, хоть от жалости. Тётка-психолог ничего такая попалась, сказала, что это возрастное, что пройдёт и что надо учиться себя контролировать. Ну-ну…