Тамара Михеева - Когда мы остаемся одни

– Да мне параллельно. Правда, Май. Вообще всё равно.

– Ну, ладно… Она стала чемпионом области среди юниоров, и её пригласили в школу олимпийского резерва в Нижний Новгород учиться.

– Поедет?

– Да, конечно! Она же фанатеет по спорту. Конечно, поедет!

– И папочке моему мешать не будет, – усмехнулась Янка. И тут же разозлилась на себя и на Майку: вот надо было так день испортить?

Майка виновато топталась рядом, пока Янка покупала билеты. Потом сказала:

– Вы с ней не говорили?

– О чём, Май?

– Ну, так… Она же нормальная девчонка. Она же не виновата.

– Я тоже не виновата. Давай не будем об этом, ладно?

– Ладно, – усмехнулась Майка. – Сменим тему. Я в колледж поступила. В педагогический.

– Куда?!

– В педагогический колледж! – расхохоталась Майка, видя Янкино лицо. – Да достала эта школа! И родоки достали, не могу уже… А при колледже общага, свобода!

– И как тебя отпустили?

– Да чего там, недалеко же, всего-то сто кэмэ, буду на выходные ездить. «И звонить каждый день», – передразнила она, видимо, маму. – Да они только рады, Янк. Отец говорит, что уже с ума со мной сходит и что там я узнаю, почём фунт лиха, и научусь быть самостоятельной.

– Не знала, что ты хочешь быть учителем…

– А чего? Они прикольные! Ну, малыши. Там учителей начальных классов готовят. Мне нравится. Да и подумаешь, какая разница, на кого учиться? Я же не шибанутая на спорте, как Варька, или на театре, как Соня, так что всё равно, где. Уж лучше, чем юристом или менеджером.

– Ну да, – согласилась Янка. И подумала, что тоже бы пора подумать о том, куда дальше. – А поступать трудно?

– Да вообще фигня! ГИА и собеседование. У них там и конкурса-то нет, недобор, наоборот, не престижная профессия.

Пока Таль водил ребят в обменник, Янка накинулась на Тараса.

– Не мог мне сказать?

– Ну… решил сделать сюрприз!

– А Таля зачем взял?

Тарас нахмурился, подтянул лямки рюкзака, поправил клапан, сказал, не глядя на племянницу:

– Он теперь со мной работает. Летом на маршрутах, с осени возьму к себе помощником в заповедник.

Янка так и застыла. Он взял Таля в заповедник, который Таль поджёг?

В троллейбус они еле впихнулись. Было тесно, рюкзаки свалили в кучу в проходе, сидели друг у друга на коленях, давясь жарой. Аннушка пересчитала их по головам. Янка оказалась зажатой между Рябининым и Лёшкой Ахатовым. Чувствовала Сашкино плечо. Таль торчал на подножке, на Янку не смотрел. Было просто ужасно сидеть вот так.

– Как дела? – спросил Рябинин.

– Лучше всех. Как сам?

– Тоже хорошо.

От него непривычно пахло табаком. Значит, курить стал. Скорей бы уже Перевальное!

В Перевальном выгрузились из троллейбуса, и Тарас сказал:

– Сейчас поднимемся по Ишачьей тропе, потом пройдём по плато и остановимся у Мраморной пещеры. Сходим на экскурсию и заночуем где-нибудь там. Старайтесь не отставать, не терять друг друга из виду, воду не пейте, а то большая нагрузка на сердце будет. Рот сполоснули – выплюнули. Таль, ты замыкающим.

Все, конечно, посмотрели на Таля. Он сдержанно кивнул.

Они вышли на тропу и стали подниматься – в горы, в горы! Рюкзак оттягивал плечи, но Янке было легко, будто сам дух гор тянул её всё выше и выше. Сначала она шла рядом с Талем, но скоро ей надоело плестись в конце, тем более что разговаривать на ходу было неудобно, и она, обогнав бывших одноклассников, вырвалась вперёд.

– Это из-за акклиматизации, – будто извиняясь, что ребята так долго ползут в гору, сказала Тарасу Аннушка. – Вообще-то они очень спортивные.

– Конечно, – сдержанно отозвался он. – Втянутся.

Они стояли втроём на тропе, там, где лес кончился, начинались холмы, и смотрели, как тянутся по тропинке сначала мальчишки, потом девочки, какие у всех тяжёлые, раскрасневшиеся лица. Рябинин шёл первым. Поглядывал на Янку и опять утыкался взглядом в землю. Бедняжка.

– Надеюсь, ты не будешь задаваться, – сказала Аннушка, и Янка стремительно покраснела.

– Ничего, ничего, ребята, теперь по Ишачьей тропе наверх, там большой привал! – говорил каждому подходившему Тарас.

– По Ишачьей?! – закричала Юлька. – А это что было?

– Ну так… предчувствие, – улыбнулся Тарас. Сорвал травинку, сунул в рот.

Мальчишки делали вид, что не тяжело ни капельки, девчонки стонали и падали на рюкзаки. Майка выглядела ужасно сердитой. Сказала Янке:

– Только из-за тебя я готова на такие жертвы. Попробуй не оценить!

– Я ценю, ценю! – засмеялась Янка.

Был ветер, и было хорошо. Весь мир оставался позади, внизу. И отсюда казалось, что все дороги по плечу. На яйле дули особенные ветра. Надували парусом рубашки, раздирали склеенные потом ресницы, выдували всё ненужное и пустое, надуманное, то, что не имело отношения к этим горам и этим облакам, неспешно идущим к морю, и к этому неумолчному треску яйлы – то ли кузнечики поют в выгоревшей на солнце траве, то ли сама земля.

Шагать по яйле – это вам не в гору топать. Все разом повеселели после привала, достали фотоаппараты, стали травить анекдоты, опять окружили разговорами Янку. У Мраморной пещеры спустились в ложбинку, скрытую кустами орешника. Побросали рюкзаки. Но Тарас не дал расслабиться. Отправил девочек за хворостом, сам с мальчишками пошёл за водой. Аннушка варила гречневую кашу.

Вечером Таль срезал для Янки посох из орешника. Обстругал перочинным ножом, поглядывая на звёзды. Листовский тренькал на гитаре. В одиннадцать вечера Тарас разогнал их по палаткам.

– Завтра тяжёлый переход. Если не выспитесь, свалитесь ещё до подъёма.

Поворчали, конечно, но разошлись. Янка с Майкой ещё долго шушукались в палатке. А утром Таль вручил Янке посох, сказал:

– Подъём тяжёлый. Может, и не пригодится, конечно…

– Спасибо.

Янке казалось, что он всё чувствует и всё знает, её Таль. Хотя она никогда про Рябинина ему не говорила.

– Выдвигаемся!

Сначала шагать было весело. Подъём был почти незаметный, тут и там сверкали лиловые кочки чабреца и можжевеловые проплешины, цвели по обе стороны тропинки неизвестные Янке пушистые цветы, похожие на белые, подсвеченные солнцем и спустившиеся к земле облака. Но впереди вставал Чатыр-даг, и Янка его заранее боялась. Будто услышав её страхи, небо усмехнулось и нагнало туч. Бросило на подступы к Чатыр-дагу холодный ливень. Утро было солнечным, и девчонки выдвинулись в путь в шортиках и футболках. А сейчас пришлось прятаться под деревьями, судорожно доставать из рюкзаков штаны, куртки и накидки. Дождь лупил по листьям и капюшонам дождевиков, будто сотни ледяных пуль вонзал. Тропа текла наверх, как тягучая украинская песня, и казалось, что нет ей конца. Но когда она всё-таки кончилась, они вышли к краю обрыва, и там, внизу, клубился туман, белый и густой, и правда похожий на молоко, как часто пишут в книжках, Янка первый раз такой видела. Они стояли на краю, смотрели вниз, и Рябинин сказал: