Елена Шолохова - Звезда

– Тебе надо побольше пить, чтобы быстрее поправиться, – щебетала Алёнка. – И фрукты ешь, это всегда полезно.

– Как вы вообще узнали, что я заболел?

– Иван Валентиныч сказал.

Я недоумённо уставился на Дубинину:

– Кто это?

Она захохотала, запрокинув голову.

– Это классная наша, Валентина Ивановна. Ну она такая у нас мужеподобная, ты ж видел! Мы её по приколу и называем Иван Валентиныч.

Я улыбнулся Алёнке. Думал, что между нами будет неловкость, после того случая в подъезде, но нет, Алёнка вела себя ещё непринуждённее, чем раньше. Неужели мне просто померещилось, что в тот момент между нами что-то возникло? Хорошо, не возникло – пробежало. Может, она поняла, что я всего лишь нечаянно за неё ухватился, чтобы не упасть? Собственно, так оно, конечно, и было. Но ведь не только… Я ведь сам не свой был. Думал, и она… Или я, идиот, насочинял себе неизвестно что? Глядя, как беззаботно она болтает, я начинал убеждаться, что так оно и есть. Хорошо, хоть ей ничего по этому поводу не сказал, а то бы в лужу сел.

Она снова завела свою песню про мажориков:

– А у тебя крутая хата! Я даже проходить боялась. Ты что, тоже из буржуев? Ну ничего, хоть ты и мажорик, но очень даже классный, правда, Макс?

Макс всё это время помалкивал. Да Алёнка и не давала ему слова вставить. Рассказала, что происходило в школе: как все по сто раз пережёвывали минувший яковлевский день рождения, как понахватали двоек по физике, потому что для Ольги Николаевны именины Яковлева не повод, чтоб не подготовиться к уроку, как она напрягла всех рефератом – якобы шанс исправить двойку, как затем все дружно перепихнули реферат на Макса.

– Не делай, – велел я.

– Как? – моргнул он.

– Никак. Не делай, и всё. Пусть сами пыжатся.

– Даже Мальцеву? Я не смогу ему это сказать.

– А ты смоги! Ёлки, смотреть противно, как ты перед ними на задних лапках выплясываешь. Пошли всех на фиг.

Алёнка поддакнула, посмотрев на меня:

– Всё верно!

И тут мы встретились с ней глазами. Невозможно выразить словами, как это происходит, но в ту же секунду её взгляд изменился. Там, где плескалась беспечность, которая вмиг испарилась, проступила целая гамма: дикое напряжение, смущение, растерянность, стыдливость. Выходит, ничего мне не померещилось! Меня тут же словно горячей волной окатило.

Потом мама позвала их отужинать с нами, но они отказались и быстро свинтили. И правильно сделали: мама у нас тот ещё кулинар. Нет, самое элементарное у неё получается более-менее сносно, ну там, яичницу пожарить или картошку отварить, но что посложнее – увы и ах. Если жарит мясо, то оно у неё выходит жёсткое, как подошва. Пироги удивительным образом сверху подгорают, а внутри – сырое тесто. Если варит борщ, то я вообще не понимаю, что она туда кладёт, но есть его можно только через силу. Мы-то с отцом едим, потому что привыкли (да и то в основном на бутерах выезжаем), а перед людьми стало бы неловко.

– А что это за девочка?

– Из класса, – буркнул я.

– А у вас какие с ней отношения?

У меня брови поползли вверх. Вот придумала!

– Ты что? Какие отношения? Просто одноклассница.

Мама посмотрела на кисель и фрукты и многозначительно улыбнулась:

– Ну-ну…

– Вот не надо ну-ну. Говорю же, одноклассница и не более. Просто она добрая.

– Добрая – это уже хорошо, – изрекла мама. По-моему, я её не убедил.

А Алёнка… естественно, она – просто одноклассница, которую до пятницы я даже не замечал. Сам удивляюсь, почему на меня вдруг нахлынуло тогда, в подъезде, и сейчас… Ещё больше недоумеваю, почему постоянно об этом вспоминаю, думаю, представляю себе… ну, как мы… Тьфу, совсем мозги набекрень! В общем, я решил выбросить этот бред из головы.

Проболел я неделю. Как только перестал шмыгать носом, пошёл в школу, как сознательный. Потому что родителям моя учёба стала вдруг до лампочки. Серьёзно. То они, мама в особенности, над душой висели с этими уроками, шагу не давали ступить. Вечно приставали с расспросами, оценки проверяли и вообще активно интересовались моей школьной жизнью. Теперь мать лишь изредка спрашивает, как дела, на что я неизменно отвечаю: «Нормально». Вот и весь диалог.

С отцом и вовсе что-то непонятное творится. Какой-то замкнутый стал, сам на себя не похож. Пропадает с утра до ночи. Или, бывает, запрутся с матерью в спальне и шепчутся. Неужели это из-за аварии в Турунтаеве?

Отец так и не рассказал толком, что там случилось. Но именно с той ночи и пошли эти их шушуканья по углам и прочий напряг. Краем уха я слышал, что вроде кто-то пострадал, но кто точно, где и при каких обстоятельствах, выяснить не удалось. Пробовал у дяди Юры выспросить, но тот лишь пыхтит в усы и виновато помалкивает. Ясно – батя и его успел обработать. Партизаны.

Иногда не выдерживаю – в самом деле, что за шпионские игры?! Вломлюсь к ним с допросом, мол, какие проблемы, что, в конце концов, происходит? Оба тут же начинают юлить и утверждать хором, что я всё выдумал или мне показалось. Правда, сами при этом глаза прячут. Да и вообще атмосфера в доме стоит гнетущая уже какую неделю!

Сначала я нервничал, злился – за кого они меня принимают? Не маленький ведь уже. А потом надоело. Да пусть шепчутся сколько влезет, я в их дела больше не сунусь.

У меня вон школа, ЕГЭ на носу – это я уже мать передразниваю, конечно. Я вообще в этой каше, что называют школьной программой, ни черта не понимаю. Зачем нам суют столько предметов? Мне лично две трети из этого в жизни никогда не пригодится. Читать, писать, считать научился – спасибо. Зачем мне забивать голову тангенсами-котангенсами? Или чем мне помогут в будущем всякие Паскали и Омы? Моя судьба – футбол. Так что я свободно обойдусь без этих премудростей.

Но хочешь не хочешь, а в школу тащиться надо, а то ещё выгонят со справкой вместо аттестата.

Только вошёл в класс, сразу выцепил глазами Дубинину. Она тоже увидела меня. Тут же расцвела, ещё и рукой помахала, будто сто лет не виделись. Эти её жестикуляции, само собой, не ускользнули от подружек, Голубевской и Потаниной. И посыпались насмешки.

– О-о! Я что-то пропустила? Вы это видели?

– Дубинина на новенького запала! Вон аж подпрыгнула!

– Что, Дубинина, соскучилась? Радость прямо из ушей хлещет.

– Ты ему ещё на грудь кинься, такая трогательная встреча будет.

В классе захихикали. Мне стало немного неловко. Ну правда, к чему такой взрыв эмоций на глазах у всех? Но тут же вспомнилось, как Дубинина ко мне всю неделю бегала, так сказать, навещала больного товарища. И не с пустыми руками: то компот притащит, то булочки, то пирожки – и всё собственного приготовления. Стряпня у неё, кстати, отменная. Я целую неделю отъедался. Вот бы маме такие научиться печь!