Александра Бруштейн - Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)

От страха ли перед «синявками» – ведь если бы кто-нибудь из них обнаружил запрещенную книгу, что бы тут поднялось! – но вид у Люси в этот день был особенно «неблагонадежный». Она мчалась по коридору, с перепугу потная, растрепанная (а Люся всегда очень аккуратно одета и причесана!), – она торопилась добежать до класса, как будто за ней гонится свора преследователей. Ну и, конечно, – надо же такое! – в коридоре Люся налетела прямо на Ворону. Та ни о чем Люсю не спросила, только, по своему обыкновению, зловеще тряхнула головой. Люся стремглав влетела в класс – там никого не было, – и, чтобы не бежать до своего места (Люся сидит на последней парте), она бросилась к одной из первых парт – это оказалась моя! – и быстро сунула пакет с книжкой о Марксе в ящик моей парты. Сделав это, она вздохнула с облегчением, оглянулась и, похолодев от страха, увидела в дверях Ворону…

– Это ваша парта? – проскрипела Ворона.

– Н-н-нет… – А чья?

– Яновской.

– Хор-р-рошо!

Одна только Ворона умеет так каркнуть «Хорошо!», чтобы всякому послышалось: «Карр-раул! Гр-р-рабят!»

– Извольте выйти из класса! – скомандовала Ворона.

Пропустив Люсю в коридор, Ворона вышла следом за нею и, подозвав служителя Степу, приказала ему запереть дверь в наш класс на ключ. После того как Степа исполнил ее приказание, Ворона куда-то улетела. Наверное, вид у нее был довольный, как у пушкинского ворона, который с аппетитом мечтает:

Все это я, конечно, и поняла и представила себе уже позднее.

А тут, в тесной каморке Данетотыча, Люся плакала и рассказывала так сбивчиво, что я поняла только одно: на нас идет беда!

Мы бежим с Люсей наверх. Перед запертой на ключ дверью нашего класса целая толпа девочек. Все удивляются, даже беспокоятся: почему такое? С каких это пор классы в учебное время заперты на ключ?

Наконец появляется Ворона. Она шествует панихидноторжественно. У нее слегка шевелятся ноздри, словно она чует: сейчас нападет на следы каких-то страшных злодеяний. От радостного предвкушения у нее даже чуть-чуть порозовели уши (щеки у нее всегда восково-желтые). В руках у Вороны – как жезл злой волшебницы – большой ключ от двери в наш класс.

За Вороной идет явно испуганная наша Гренадина (она перешла с нами из пятого класса в шестой, и мы ее попрежнему любим).

– Вот, Агриппина Петровна, – говорит Ворона с торжеством, – полюбуйтесь на дела своих воспитанниц. Вы за них всегда горой стоите, а они…

Ворона отпирает дверь в класс. Все входят, но не идут по своим местам, а стоят, скучившись посреди класса.

– В чем дело, Антонина Феликсовна? – спрашивает наконец Гренадина. – Я прамо не понимаю, почему вы…

Ворона перебивает ее:

– Я застала вашу воспитанницу Сущевскую в ту минуту, когда она рылась в ящике воспитанницы Яновской. Будьте любезны, Агриппина Петровна, обследуйте ящик Яновской (Ворона выражается изысканно: не «обыщите», а «обследуйте»). И пусть Яновская посмотрит, все ли вещи в ее ящике на месте…

Мы с Гренадиной идем к моей парте. Вороне, как помощнице начальницы, не подобает самой, своими руками «обследовать» вещи воспитанниц.

В моем ящике, как я и ожидала, лежит пакет, завернутый в газету, перевязанный шпагатной веревочкой, – это и есть та книга о Карле Марксе, о которой рассказывала Люся.

– Антонина Феликсовна, – говорю я быстро, чтобы забежать вперед раньше, чем заговорит Гренадина (мне самой противно ощущать, что меня бьет дрожь, – значит, я боюсь, да?), – Антонина Феликсовна, у меня в ящике ничего нет. Я только что пришла из дому. Вот мои книжки – в сумке. Я еще не успела их вынуть.

– То есть как это в ящике ничего нет? – нахмуривается Ворона.

– Ничего нет. Ящик пустой, – повторяю я и смотрю на Гренадину так же пронзительно-выразительно, как смотрела во сне на часовщика Свенцянера. Словно хочу внушить Гренадине: «Подтверди! Подтверди мои слова! Пойми меня и подтверди!»

И Гренадина – золото Гренадина! – понимает.

– Ничего нет, – повторяет она деревянным голосом мои слова. – Ящик пустой.

– То есть как это – пустой? – сердится Ворона.

И Ворона направляется к нам сама.

На меня нападают и отчаяние и отчаянность. В мгновение, когда Ворона пробирается сквозь группу девочек, скучившихся – между нею и моей партой, я выхватываю из ящика Люсину книгу о Марксе. Еще какая-то доля секунды – и уже книжку перехватила у меня Гренадина, сунув ее себе под локоть. Лицо у нее спокойно-безразличное, но руки дрожат так же, как у меня. Когда Ворона, подойдя к нам, пытливо заглядывает в мой ящик, в нем действительно ничего нет: он в самом деле пустой.

Все это заняло какие-то малые доли секунды. Даже из девочек, как потом оказалось, никто ничего не заметил.

– Ничего не понимаю… – растерянно бормочет Ворона. – А где ваши вещи, Яновская?

Я молча показываю ей мою сумку.

– Она ж только сейчас пришла из дому! – повторяет Гренадина мои прежние слова. – Она еще не была в классе. Он был заперт. Она стояла под дверами .

Когда думаешь, рассуждая, мысли двигаются медленно, неповоротливо. Но бывает, не столько ты думаешь, сколько чувствуешь – тогда мысли-чувства летят с неимоверной быстротой. За секунду успеваешь и понять многое, и увидеть все это словно с высокой горы! Так я внезапно понимаю, что Гренадина только что спасла не только Люсю и меня (нас исключили бы мгновенно!), но, вероятно, и всех остальных членов нашего кружка вместе с Александром Степановичем. Если бы дознались о том, что он с нами занимается – читает и разбирает запрещенные книги, – его бы, наверное, арестовали, выслали из города. Во мне поднимается горячее чувство благодарности к Гренадине… И злоба на Ворону, обида на нее! Как смеет Ворона подозревать Люсю Сущевскую – и, значит, любую ученицу! – в воровстве?

Стою у парты, прижимаю к себе сумку с книгами и тетрадями и, плача, говорю Вороне:

– Зачем вы так? Сущевская – честная… Мы все – честные… У нас за шесть лет никогда ничего не пропадало!

– Никогда! – кричат и другие девочки. – У нас честный класс!

Мы с Люсей плачем, спрятав лица друг у друга на плече… Картина! Еще минута – и заревет весь класс!

Ворона понимает, что ей остается только уйти. Наверное, она чувствует, что все ее ненавидят!

– Уймите своих истеричек! – брезгливо бросает она Гренадине, пробираясь к двери. – Чувствительные какие! Слова не скажи – обижаются…

Уход Вороны весь класс оценивает как ее поражение: хотела сделать очередную гадость – не удалось!

Во время уроков мы с Люсей нет-нет да взглянем друг на друга и улыбаемся. Словно хотим убедиться, что все кончилось благополучно, и радуемся этому. Но чаще мы смотрим на Гренадину, смотрим влюбленными глазами. «Синявка» – наша институтская «синявка»! – оказалась такой молодчиной, такой героиней! Нет, это просто не укладывается в наших головах.