Александра Бруштейн - Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)

Приходит, однако, не Мирон, а другой человек. Очень интересный, и я встречаю его радостно:

– Господин Амдурский! Здравствуйте!

– Здравствуйте, Шашенька!

Амдурский – маленький-маленький старичок с личиком, похожим на печеную репку, и с удивительно живыми, подвижными птичьими глазами, как черные бисеринки. Это личико-репка обросло густой черной бородой – ну, совсем как у карлика или тролля из какой-нибудь сказки! Надеть бы на его маленькую головку сказочный острый колпачок – и готово! Но у Амдурского на голове не колпачок, а самая диковинная шляпа – она всегда вызывает во мне живейшее любопытство. Очень хочется заглянуть, не спрятаны ли за полями этой шляпы, например, ласточкины яйца или даже вылупившиеся уже птенчики, разевающие голодные рты. Но заглянуть в шляпу невозможно: Амдурский бережет ее, как фамильную драгоценность, – не выпускает из рук, когда стоит, и бережно укладывает у себя на коленях, когда сидит.

Амдурский – сборщик членских взносов в благотворительные общества. Сегодня эти слова, может быть, уже совсем непонятны. В Советской стране нет частной благотворительности. Государство воспитывает сирот в детских домах, призревает стариков, учит детей и юношество в школах и университетах, лечит больных… А как это было во время моего детства, пусть об этом расскажет сам Амдурский – так, как он рассказал это когда-то мне:

– Понимаете, Шашенька, есть которые богатые (Амдурский произносит «бугатые») и которые бедные… Так об тех, которые богатые, пусть у нас с вами голова не болит, – им и без нас хорошо! А вот бедные… Умер бедняк, остались сиротки – куда им деваться? По улицам ходить, босыми ногами по снегу, копейки выпрашивать? Надо бы приют для них – так государства этого не хочет, у нее, у государствы, за сирот сердце не болит. Государства – она только о богатых думает: как бы этим бедненьким богатым получше жилось! Еще: живет бедный человек, работает, как последняя скотина, а когда он заболеет, никому до него и дела нет! Хочет – пусть выздоравливает, а не хочет, так нехай помирает… А прожил бедный человек до старости, всю силу из него работа выпила-высосала, куда ему деваться? Дети бедняков не учатся – государства для них школ не открыла и не откроет, ей на бедных детей наплевать…

Амдурский бережно снимает с колен свою удивительную шляпу и перекладывает ее на стоящий рядом стул:

– Ну, что с ней делать, с этой государствой? Надо на нее тоже наплевать, ничего от нее не ждать, а самим сложиться, кто сколько может, и открыть свои больницы, приюты, богадельни, школы…

Я хлопаю в ладоши:

– Очень хорошо!

– Да, хорошо, но трудно как! – Амдурский горестно качает головой. – Каждый человек платит, сколько может, в благотворительные общества: один платит аж двенадцать рублей в год, другой платит по десять копеек в месяц. И с этих денег мы имеем два госпиталя, – ваш папаша, дай Бог ему здоровья, работает в обоих и денег за это не берет. Имеем богадельню, – ваш дедушка там попечитель, тоже задарма́ много работает! Имеем «дешевую столовую», – за несколько копеек дают там бедняку тарелку супу с хлебом, кашу. Имеем приюты, имеем школы, только, ох, мало школ!.. Все – на эти деньги, что люди платят в благотворительные общества! Но нужно же, чтоб кто-нибудь обходил жертвователей и собирал с них взносы, – нет? Ну, так вот: я – такой сборщик! Я, Амдурский! И сколько нас таких – это же просто не сосчитать: ведь у русских – свои благотворительные общества, у поляков – свои, у немцев – свои…

– Я, Шашенька, – продолжает Амдурский, – не стремляюсь к богатству, пусть оно пропадет! Но я стремляюсь делать хорошее дело. Я получаю за свою работу несколько рублей в месяц – и живу на это с женой, с детьми. Мой средний сын Рувим скоро уже будет наборщиком – он учится в типографии. Живем себе, и хлеба хватает… почти хватает… – поправляется он. – Если посмотреть на меня вот так, не подумавши, конечно, у меня просто райская жизня! Целый день я на воздухе – гуляю из дома в дом. Люди меня – не буду грешить! – уважают ужасно. Я прихожу в дома, и везде говорят: «А, это Амдурский!» Правда, в иных домах это говорят зеленым голосом: «А, это Амдурский. Подумайте, он еще не околел, старая кляча!»

Амдурский умолкает. Я понимаю, что он уже исчерпал передо мной перечень всех радостей, какими дарит его «райская жизня»: целый день на воздухе, люди уважают. Хотя, правда, иные выражают это уважение «зеленым голосом»… – А что у вас в жизни плохо, господин Амдурский?

– Что у меня в жизни плохо? – переспрашивает он. – Например, ноги… Прежде они не уставали, теперь устают. А ходить… ой, сколько Амдурскому надо ходить! Банкир Шамбедал, например, – ловите его с его взносом на благотворительность! То его нет дома, то у него дома голова болит, то он, извините, ванну принимает… Он, правда, дает на приют ба-а-альшие деньги – шесть рублей в год! – Амдурский даже присвистывает от уважения к этой сумме. – Но вот сколько раз я его просил: «Господин Шамбедал! Имейте жалость к человеку: уплатите сразу хоть за три месяца – один рубль пятьдесят копеек, – чтоб мне не бегать за вашим полтинником каждый месяц!..» – А он не согласился?

– У-у-у! Он такой шум поднял – я думал, он пупок сорвет от крика! «Вы мне надоели! Вы не понимаете, что такое деньги!» Я ему говорю: «Господин Шамбедал! Не тот понимает, что такое деньги, у кого их много, а вот именно тот, у кого их вовсе нету… И, господин Шамбедал, я же не на себя прошу! Это же на приют! Это для сироток!» Так знаете, что он мне ответил, этот грубиян? Он мне ответил: «Подумаешь? Что от моего полтинника у ваших сирот вырастут новые папы и мамы?» Вот что он мне сказал, умник этот!.. А вы спрашиваете, что у меня плохо! И, знаете, у русских есть, например, купец Платонов – богатый ужасно! Так когда к нему приходит русский сборщик – на русскую благотворительность, – так этот сборщик сидит по часу в передней и ждет, пока господин купец Платонов кончит молиться и бить поклоны перед иконами!

Разговор наш прерывает мама. Она приносит Амдурскому свой взнос на приют и еще какой-то пакет, завернутый в газету, и торжественно вручает ему.

– А что это такое? – робко спрашивает Амдурский.

– Разверните! – говорит мама.

Амдурский развертывает пакет так, словно он боится, что там живая змея. А там оказывается шляпа, старая папина шляпа.

– Это вам, Амдурский. Вместо вашего вороньего гнезда. Ходите франтом!

Амдурский приходит в невероятное волнение. Он то хватается за шляпу – «ай-яй-яй, что за шляпа!» – то жмет мамину руку, то мою, то снова любуется шляпой.

– Да вы наденьте, примерьте! – смеется мама.

Наконец Амдурский надевает шляпу… И тут же в буквальном смысле слова исчезает из наших глаз! У папы голова очень большая – и печеная репка Амдурского уходит в нее по самые плечи. Настоящая шапка-невидимка, как в сказках.