Ирина Гуро - Взрыв. Повесть

— Это Лацис, председатель украинской ЧК, — сказал Петр Царев, дежуривший в эту ночь.

— Значит, Большая коллегия?

— Бери выше: с представителями МК и НКВД…

Беспрерывно звонил телефон на столе. Дежурный брал трубку, отвечал коротко:

— У товарища Дзержинского совещание.

— Такое, брат, время, — сказал Василию Царев, — чуть какие неудачи у нас на фронте — контра в тылу сразу голову подымает… И сколько ее! Правда, что гидра. Одну голову срубим — вторая вырастет… Вам там, в МК, небось не так заметно?

— Чего же незаметно? Коммунисты тоже вылавливают врагов. Не одни вы. И на заводах держат ушки на макушке. Вон в трамвайном парке левые эсеры к забастовке призывали, так рабочие сами с ними быстро справились.

В это время дверь кабинета распахнулась. Царев, полагая, что это от ветра, хотел ее захлопнуть, но послышался голос Дзержинского:

— Пусть проветрится.

Действительно, за тот небольшой промежуток времени, что шло совещание, кабинет уже наполнился дымом.

В дежурной комнате никого, кроме Царева и Василия, не было. Теперь они сидели тихо, и им были слышны отдельные фразы ораторов. Можно было понять, что речь идет о создании единого центра, который объединял бы все организации, занимающиеся борьбой с контрреволюцией. Дзержинский настаивал на том, чтобы все коммунисты оказывали помощь ЧК в этом деле.

Загорский заметил, что это возможно, если члены партии будут иметь какие-то права, хотя бы задерживать лиц, ведущих контрреволюционную агитацию в общественных местах и на улице.

Дзержинский ответил, что такого рода мандаты можно будет выдавать.

Загорский добавил:

— Притом, что мандаты эти будут выдаваться с большой осторожностью, через районные комитеты и МК, такая мера, конечно, себя оправдает.

Дальше пошел разговор об общем положении в столице, вызывающем серьезные опасения. Уж куда серьезнее, если антисоветские элементы нагло агитируют на улицах!

Совещание затянулось. Когда Загорский вышел из кабинета Дзержинского, начинало уже сереть. Владимир Михайлович, садясь рядом с водителем, весело спросил:

— Замаялись, ребята? Поехали до хаты…

Машина двинулась от Лубянки на спуск, и в ту минуту, когда она шла с малой скоростью вдоль тротуара, с правой стороны спуска на Театральную площадь, из глубокой ниши Лубянского пассажа, соединявшего спуск с Пушечной улицей, быстро выбежала женщина в длинном черном платье. В первую секунду Василию показалось, что это старуха — по платью и черному платку на голове — но движение, с которым она бросилась к машине, было по-молодому стремительно.

Не раздумывая, чисто механически, Василий выпрыгнул, рывком распахнув дверцу машины, и сбил женщину с ног… Водитель затормозил. Василий поднял женщину с тротуара, она оказалась странно легкой, из-под платка сверкнули черные, диковатые глаза. Оружия в руках у нее не было. Если бы оно было, она не успела бы его спрятать в то мгновение, когда Василий спрыгнул на тротуар.

— В чем дело? — спросил Загорский спокойно.

— Отвечайте! — повторил Василий, не выпуская руки женщины.

Она молчала.

— Почему вы бросились к машине? — спросил Загорский. — Вам что-нибудь нужно от меня?

— Я обозналась, — ответила женщина тихо.

— При вас есть какие-нибудь документы? — спросил Загорский. — Отпустите ее! — приказал он Василию.

— При вас есть какие-нибудь документы? — спросил Загорский.

Женщина достала бумагу: водитель посветил фонариком, и Загорский прочел удостоверение на имя машинистки Беллы Синицкой.

Он вернул женщине бумагу и велел Василию сесть в машину.

— Поехали! — сказал он.

Машина тронулась. Женщина стояла неподвижно, глядя ей вслед.

— Подозрительная, Владимир Михайлович! Обыскать бы… — сказал Василий. — Ведь как кинулась!..

— Вы не имеете права обыскивать женщину. Тем более что она не совершила ничего незаконного.

— У нее могло быть оружие…

— Да, но ведь в руках у нее ничего не было. Значит, она не собиралась его применять, если даже оно и было. А вернее всего, это ваши домыслы.

В рассуждениях Загорского была логика. Василий промолчал.

Это был один из тех случаев, которые не имели ни продолжения, ни объяснения. В бурную пору они проходили незамеченными.

Осень выдалась капризная: то вёдро, то ненастье. И все же даже в дождливые дни случались минуты, когда уже слабеющее солнце освещало город, и тогда он становился особенно привлекательным.

Удивительны были причудливые контрасты Москвы, в которой, казалось, совмещалось несовместимое. Красные флаги революции реяли над древними стенами Кремля. Красноармейцы с пятиконечной звездой на фуражках стояли на часах у древних ворот. Отряды ЧОНа, уже подтянутые по-военному, проходили по улицам.

Еще жили своей лихорадочной жизнью старые рынки города — средоточие всех осколков буржуазии и спекулянтов.

Еще в кадильном дыму множество церквей возносили к небесам молитвы о погибели большевиков. А в кривых арбатских переулках за плотно завешенными окнами готовили новые подрывные планы тайные враги Советов.

Еще утаивали спекулянты хлеб первых советских урожаев, и рука голода все еще сжимала горло красной столицы. И все же Москва стояла твердо.

«Бдительность! Революционная бдительность! — призывали обращения Советской власти к народу. — Враг не добит, он коварен и жесток!»

Московские большевики послали в ЧК своих лучших людей. Московский комитет партии участвовал в работе ЧК, и то, что все коммунисты ощущали себя призванными на борьбу с контрреволюцией, придавало этой работе размах и действенность.

В этот день коммунисты Москвы собрались на общегородскую конференцию.

Василий высматривал Веру в потоке, медленно вливающемся в зал. Среди темных пальто и кожаных курток мелькали красные платочки активисток, но Веры не было видно.

Прозвучал звонок, и гул собрания постепенно затих.

Василий следил за Владимиром Михайловичем. Загорский сидел за столом президиума, бегло окидывая взглядом зал, оценивая его плотные, без пробелов ряды, выжидательную тишину и то настроение приподнятости, которое было присуще таким собраниям.

— Чуть не опоздала! — бросила Вера шепотом.

Василий быстро пересел на откидное место, и Вера села рядом.

Загорский уже стоял на трибуне. И Василий и Вера, встречаясь с ним каждый день и подолгу бывая вместе с ним, казалось, прекрасно знали его. Несмотря на это, каждое его выступление перед людьми было по-новому интересным и значительным.

Василий нагнулся к девушке и сказал:

— Все-таки нам повезло, что мы работаем с таким человеком!