Алексей Ельянов - Чур, мой дым!

Под моими ногами хрустнула ветка. Дульщик оглянулся, и я увидел его счастливое озорное лицо. Но счастье и озорство почти сразу же сменились страхом и затаенным раздражением.

— Это я, не бойся.

Услышав мой голос, Дульщик приподнялся и сел, подсунув удилище под ногу. Он, кажется, обрадовался мне. В общем-то, мы ведь неплохо друг к другу относились, только скрывали это.

— Можно с тобой порыбачить? — спросил я.

— А чего, давай, — согласился Дульщик, — тут голавлей полно. Вишь — ходят? — И Дульщик заглянул вниз с обрыва.

Я выбрался из кустов, подсел к краю берега, тоже заглянул в воду. С обрыва в маленькой тихой заводи отчетливо были видны стайки крупной красноперой рыбы. Они то, словно в дреме, едва проплывали над песчаным дном, над затонувшими ветками, то вздрагивали, шарахались в сторону, а потом, успокоившись, опять недвижно повисали в прозрачной воде, слегка пошевеливая золочеными хвостами.

— Хочешь, покажу, как голавли в оглобли заходят? — шепотом спросил у меня Дульщик. — Во, смотри.

Он аккуратно стал опускать крючок с наживкой как раз перед самой голавлиной стаей. Рыбы сначала дернулись в сторону, но сейчас же вернулись обратно, подплыли к крючку, настороженно повертелись перед ним, еще не касаясь червя, а так только губами и чешуей слегка толкаясь в приманку. И вот наконец явился самый крупный, самый старший и смелый голавль, стая расступилась перед ним почтительно и в то же время нетерпеливо юля, мельтеша, выжидая, поигрывая своим веселым раскрашенным опереньем. Голавль подумал, подумал, подплыл вплотную к червю, ткнул его мордой в нашу сторону, к берегу, а потом, будто ему что-то не понравилось, бочком стал отодвигаться от крючка, энергично помахивая хвостиком, но не отворачивал своей широкой морды от приманки. Так он описал полукруг, зайдя к опасному лакомству с другой стороны, уже хвостом к берегу, подобно тому, как лошадь заходит в оглобли.

— Вишь, вишь, как ловко зашел, что конь обученный, — восторженно прошептал Дульщик.

В это время голавль поразмышлял еще секунду и вдруг стремглав рванулся к еде.

— Опа! — яростно и лихо крикнул Дульщик, дернул удилище и выбросил на берег нарядную дергающуюся рыбину.

— Ты здорово ловишь, — сказал я Дульщику, когда мы насаживали на кукан пойманного голавля.

— Их тут тыщу можно наловить, если бы не срывались. Крючок-то самодельный. Я, вишь, ему и бородку сделал, а все равно срывается. Ну, ничего, еще часок посидим, полный кукан будет. Посидим? Ты не бойся, мы на обед не опоздаем. Я знаю, когда надо. Солнце как встанет вон над той сосной, так двенадцать. Посидим еще, а?

Видно было, что Дульщику очень хочется, чтобы мы еще остались здесь, на крутом берегу, в тишине, вдалеке от всех. И чтобы я посмотрел, как он ловко выдергивает из прозрачной реки позолоченных жирных голавлей.

Мы долго рыбачили в тот день. Я тоже поймал несколько рыбин, а потом, когда кончился клев, мы сели друг перед другом, поджав ноги. Я вынул из кармана небольшой кусок хлеба, оставленный от завтрака, разломил его пополам.

— Ты как любишь начинать, с корочки или с мякиша? — очень серьезно спросил Дульщик.

— С корочки.

— А я с мякиша, — сказал Дульщик. — Корочка вкуснее, ее надо напоследок оставлять, — солидно заметил он.

Мы стали есть, откусывая по крошечным долькам, но жуя и чавкая так, будто за нашими щеками перемалывались увесистые куски. В эти минуты Дульщик совсем не был похож на. того несчастного, сгорбленного, косолапого мальчишку с плаксивым старческим лицом, который одиноко бродил по детдому, в любую минуту ожидая шлепка или насмешки. Передо мною сидел мечтательный, немного грустный мой товарищ. У него, правда, все время слезились воспаленные трахомные глаза, но они смотрели добро и по-взрослому.

— А за что тебя прозвали Дульщиком? — спросил я как можно мягче. — Ты что, продал, продул?

— Это еще до твоего приезда было, — начал Дульщик смущенно. — Тогда старшие мальчишки бочку с медом тяпнули из склада, а я увидел. Они в баню ее спрятали, а я подсмотрел. Мед был общий, с пасеки. Никто даже не попробовал, а они ходили и обжирались. Они сказали, что убьют меня, если выдам. Но вот видишь — только «мушку» выкололи.

— Больно было? — спросил я.

Дульщик кивнул.

— Я потом долго лежал больной, они побили меня.

— Это Клешня и Рыжий?

— Не, тех мальчишек в колонию отправили.

Мы замолкли, усердно пережевывая дольки хлеба.

— Ты счастливый, — сказал Дульщик после долгого молчания. — У тебя даже отец есть. Он воюет? Он офицер, да?

Я не мог соврать Дульщику. Мне давно хотелось кому-нибудь из ребят раскрыть свою тайну, она мучила меня.

— Мой отец не на фронте, он в тюрьме сидит.

Дульщик не удивился, как будто знал об этом давно.

— Все равно ты счастливый, — тихо сказал он. — А это, может, даже лучше, что отец в тюрьме, его не убьют.

— У тебя что, совсем-совсем никого нет? — спросил я Дульщика.

— Не знаю, может быть, и есть. Я своих родителей никогда не видел. — И, помолчав, вдруг таинственно спросил меня: — Ты никому не скажешь, если я тебе открою одну тайну?

— Что ты, зуб даю. Чтоб мне никогда не вернуться домой. Если хочешь, я тебе тоже свою тайну выдам.

— Тогда слушай. Я о своих родителях ничего не знаю, но мне кажется, что у меня есть сестра. Мне всегда так казалось, сам не знаю почему. И вот мне кажется, что она приехала. Понимаешь? — еще более таинственно спросил Дульщик.

— Понимаю, — ответил я. Но на самом деле ничего не понял и спросил: — Где же она, в Абсалямово? Ты с ней встречался?

— Нет, ты не понял, она совсем рядом, — несколько разочарованно сказал Дульщик, и я заметил по его лицу, что он сомневается, открыть ли мне свою тайну или нет. А я уже в это время думал о своей тайне, о своей возможной сестре, о той, которая так внимательна к Дульщику.

— У меня тоже, кажется, есть сестра, — сказал я.

— Так вот послушай, послушай, — перебил меня Дульщик. — Она совсем рядом. Ты только догадайся, ну. Она в детдоме.

Тут я просто очумел от неожиданной догадки. Я, видно, здорово покраснел и даже изменился в лице, я заметил это по удивленным и напугавшимся глазам Дульщика.

— Ты про Анну Андреевну, что ли?

Дульщик кивнул.

— Да ты что? Она совсем на тебя не похожа.

— Мне так показалось, — уже робко, разочарованно и пристыженно заметил Дульщик.

— Ну что ты! Она ведь такая… понимаешь, такая…

— Да, конечно. Это я просто подумал, — забеспокоился Дульщик и стал собирать удочки. — Это я просто так подумал. — Он как бы оправдывался передо мной и становился все более виноватым и жалким, каким он бывал обычно в детдоме.

— Славка, — сказал я, — а вдруг ты прав? Вдруг она на самом деле твоя сестра? Давай как-нибудь спросим, чтоб никто только не узнал. Спросим, а?