Элинор Портер - Поллианна выросла

– То есть? Что значит – требуется? Не понимаю, Джемми! Чтобы писать, нужны лишь карандаш и бумага. Это совсем не то, что учиться играть на скрипке или фортепиано.

Джемми медлил с ответом.

– Инструмент, на котором играет писатель – сердца людей, – ещё тише произнёс он, по-прежнему не решаясь взглянуть Поллианне в глаза. – По-моему, это самый удивительный инструмент из всех. Стоит прикоснуться к нему – люди плачут или смеются…

Девушка печально вздохнула. У неё на глазах заблестели слёзы.

– Ах, Джемми, как чудесно ты умеешь обо всём рассказывать! Честно говоря, мне никогда не приходила в голову эта мысль: про писательство и человеческие сердца. Что ж, если это так, прекрасно! Тем сильнее мне хочется этим заниматься! Конечно, может, у меня ничего не получится. Хотя, по-моему, у меня всё-таки есть талант: я ведь умею рассказывать истории. Например, часто пересказываю те, которые мне рассказывал ты. Я ведь и сама плакала и смеялась, когда слушала их…

– Ты сказала, что мои рассказы заставляют тебя смеяться и плакать? – взволнованно спросил Джемми, поворачиваясь к девушке.

В его глазах мелькнул странный огонёк.

– Конечно! Ты и сам прекрасно это знаешь. Так было всегда. Ещё в тот раз, когда мы познакомились в городском парке. И если уж на то пошло, не мне, а тебе стоит заняться писательством… А, Джемми? У тебя отлично получится, я уверена!

Ответа не последовало. Джемми словно не слышал девушку… А он и правда не слышал – всё его внимание было поглощено бурундуком, который в эту самую минуту показался на тропинке, а потом зашуршал в кустах.

Кроме Джемми, миссис Кэрью и Сэйди Дин Поллианна любила поговорить с Джимми и мистером Пендлтоном. Они часто гуляли вместе, болтая о том о сём. Поллианне казалось, что только теперь она по-настоящему узнала, что за человек Джон Пендлтон. Здесь, на природе, от его прежней мрачноватой нелюдимости не осталось и следа. Он обожал плавать, кататься на лодке, удить рыбу. Да и пешие прогулки были ему по душе, не меньше, чем Джимми. К тому же он был великолепным рассказчиком. По вечерам возле костра, когда он начинал вспоминать о своих странствиях и приключениях в дальних странах, у Поллианны захватывало дух. Она смеялась и плакала не меньше, чем когда слушала рассказы Джемми.

– Прошу вас, расскажите про «Сахарную пустыню», – просила Поллианна мистера Пендлтона, когда компания собиралась вечером у костра. – Так эту историю называет наша Нэнси, – со смехом поясняла она.

Все тут же присоединялись к просьбе Поллианны, прося мистера Пендлтона рассказать.

Впрочем, по мнению Поллианны, ещё лучше ему удавались истории, которые он рассказывал девушке с глазу на глаз – о её матери, о его любви к ней и вообще о тех далёких безвозвратно ушедших временах. О, это были чудесные, чарующие воспоминания! То, что он вдруг решился теперь рассказать ей о своей единственной, но несчастной любви, удивило не только Поллианну, но и его самого.

– Ума не приложу, что это вдруг я разболтался об этом, – признался он однажды.

– Я так счастлива, что вы доверились мне, – чуть слышно промолвила девушка.

– Так-то оно так, но раньше мне бы и в голову не пришло рассказывать кому-нибудь об этом. Может быть, я решился на это, потому что ты так стала похожа на свою мать. Как две капли воды. Точная её копия!

– Надо же, – вырвалось у простодушной Поллианны, – а я думала, что мама была красавицей…

Мистер Пендлтон едва заметно усмехнулся:

– Она и была красавицей, милая моя!

Поллианна озадаченно наморщила лоб.

– Не понимаю! Почему же вы тогда говорите, что я похожа на неё?

– Ах, Поллианна! – не выдержав, рассмеялся мистер Пендлтон. – Если бы я услышал нечто подобное от любой другой девушки, я бы подумал, что она… Впрочем, это не важно, что бы я подумал… Да ты просто волшебница, Поллианна! Настоящая маленькая колдунья и чаровница!

Девушка покраснела от смущения и пытливо взглянула в его смеющиеся глаза:

– Ах, умоляю вас, сэр, не смотрите на меня так и не дразните меня.

Конечно, моя самая заветная мечта – быть красивой, хотя я понимаю, что это звучит ужасно глупо. Я ведь каждый день вижу себя в зеркале.

– Тогда бы я советовал смотреться в него внимательнее. Особенно в тот момент, когда ты что-нибудь говоришь! – взволнованно сказал мистер Пендлтон.

Поллианна изумлённо распахнула глаза.

– Надо же, то же самое говорил мне и Джимми! – воскликнула она.

– Неужели? Ах, он юный ловелас! – шутливо нахмурившись, проворчал Пендлтон-старший.

Помолчав немного, он покачал головой и совершенно переменившимся голосом тихо промолвил:

– У тебя мамины глаза и её улыбка, Поллианна. А прекраснее твоей мамы не было в целом свете…

Глаза девушки наполнились слезами, и она не смогла выговорить ни слова.

Беседы с мистером Пендлтоном доставляли Поллианне огромную радость. Но ещё больше ей нравилось разговаривать с Джимми. Молодой человек всегда был такой энергичный и уравновешенный. Рядом с ним девушка чувствовала себя необычайно спокойно и уютно. Им даже необязательно было о чём-то разговаривать: даже когда они молчали, им было хорошо и легко вдвоём. Кроме того, Джимми, как никто другой, понимал её; он был сильным, здоровым, счастливым человеком, которого не нужно было жалеть, за которого не нужно было переживать. Его ничто не тяготило в прошлом – ни пропавшие племянники, ни тем более несчастная любовь. Он не ходил на костылях, как Джемми, от одного вида которых у Поллианны болезненно щемило в груди. Рядом с ним можно было просто наслаждаться жизнью, позабыв обо всём на свете.

«Ах, Джимми, что за чудесный человек! – с нежностью думала Поллианна. – Самый лучший!»

Буквально в последний день произошло нечто из ряда вон выходящее. Вспоминая о нём, Поллианна горестно качала головой, вздыхая про себя: «Ах, как бы всё было хорошо, если б мы отправились домой хотя бы на день раньше! Ничего этого не случилось бы, и злосчастный день вообще не наступил бы!..»

Но, увы, время не повернуть вспять. Что случилось, то случилось.

– Почему бы нам перед отъездом ещё разок не порыбачить, а потом устроить пир? – предложил Джимми.

Вся компания с радостью поддержала его, и в последний день с утра пораньше они отправились к «чаше». Так называлась рыбная заводь на озере, до которой было около двух миль.