Светлана Волкова - Подсказок больше нет

Костик смотрел на чёрного козла в зале новой школы и чувствовал, что кошмар повторяется. Так бывает в ужастиках: монстр жив, добить не удалось. Последний кадр фильма как заявка на продолжение: I’ll be back! Грамотный сюжетный ход. Это же страшилище возродилось почти пафосно: по всему было видно, что оно новёхонькое, с фабрики, или откуда их там привозят? У Костика обострился нюх и зрение, ему чудилось, что он вдыхает запах «молодого дерматина», и глаза особо чувствительно улавливают недобрый блеск черной спины.

— Ну что, друзья, обновим снарядец! — словно в подтверждение его мрачных мыслей произнёс Ватоль.

«Обновим… Моей пятой точкой… И моей репутацией», — с грустью подумал Костик. — «Под дружеское ржание новоявленных корешей».

Он стоял почти в самом конце строевой линейки. Приступили к прыжкам. Сперва девочки — у всех получалось гладко, кроме одной, полненькой. Пацаны таращились на попы одноклассниц, хмыкали, подгоняли, словно кобылок, удалецким «гоп-гоп», потом очередь дошла и до них самих. Костик почувствовал, как взмокли ладони. Будь он проклят, козлище!

Вот в очереди перед ним три человека, два, один. И все без исключения перемахивают через ирода легко, точно и выверено, как будто играют в чехарду, и под ними мягкие спины приятелей.

— Следующий! Пошёл, пошёл! — замахал Костику физрук.

«КАКОГО РОЖНА! — закричало у него внутри. — Я ДЖИБОБ! Я не намерен делать то, чего не хочу! Это в корне противоречит принципам джибобства!»

— Вадим Анатольевич, — спокойно и с достоинством произнес Костик, отойдя в сторону к шведской стенке. — Я не буду прыгать.

— Почему? Как фамилия? — вскинул брови Ватоль.

— Рымник. Я новенький.

— Нога болит?

— Нет, не болит, — Костик выдержал интригующую паузу. — Я не хочу.

Кто-то присвистнул, девочки зашептались.

— Мало ли, что ты не хочешь! — физрук почесал пузо под футболкой. — Давай. Толчковой! Я подстрахую, не боись!

Костик присел на скамью.

— Я не боюсь. Я просто не делаю того, чего не хочу. Это мой принцип.

— Он джибоб, они такие! — с восхищением подала голос Кэт.

— Да мне-то что с того, какой он боб или кто там ещё! — взревел физрук. — Двойку захотел?

— Ставьте. Прыгать сегодня не буду. Завтра — может быть…

Бросив на Костика инквизиторский взгляд, Ватоль поспешил к столу, заваленному рулонами бумаги, пружинами от эспандеров, какими-то пакетами, сдвинул пятернёй весь этот хлам и открыл классный журнал.

— Ты думаешь, малец, физкультура это так, не главный предмет, можно наплевать? Ну-ну!

По шевелению его правого локтя Костик понял: физрук что-то торопливо и размашисто пишет.

В зале стояла тишина, ребята смотрели на новичка с уважением.

— Слушай, Костян, — прошептал Потехин. — Ты это, не ссорься с ним. Двойку в четверти влепит, как пить дать, а она тебе всю картину подпортит.

— Да я не ссорюсь ни с кем. Джибобы — мирное племя. Мы просто не терпим насилия над личностью в любом виде, а то, что сейчас происходит, — самое, что ни на есть, насилие. Не всегда удаётся делать в жизни только то, что хочешь, но что НЕ хочешь — уж точно НЕ делаешь, понимаешь? Ты свободен вот здесь, — Костик стукнул себя по груди. — Вот и вся философия. Проще простого.

Несмотря на полученную двойку и явно назревающий конфликт с учителем, Костик почувствовал себя настолько счастливым, что даже прикрыл глаза. Как он раньше не додумался до этого? Отец и дед искали эту свободу, он знал, — искали, потому что любили говорить о ней часами на кухне, ещё в старой квартире, не обращая внимания на него, маленького. А брат? Да наверняка! А всё оказалось просто: ты поступаешь так, как считаешь правильным именно в этот самый момент. Сиюминутная правда — она первична. Делай, если хочешь или считаешь нужным. Не делай, если не желаешь этого! Принимай решение, коли оно созрело в голове. Не принимай, ежели оно тебе в тягость. А её, тягости, и не может быть, не может! Ты — индивид и живешь по своим законам! А общество? Что ж, многие его правила вполне логичны, так почему бы ни следовать им? Найдётся что-то неприемлемое для индивида — ни секунды не задумывайся, просто иди своим путём, никому не мешая. Войны нам не надо: войны приносят дискомфорт.

Большим мыслям стало тесно в голове. Костик взъерошил волосы, оглядел зал. Девочки висели на брусьях, как мартышки, пацаны обступили турник. Ватоль понукал мальчишку, свисающего с перекладины, точно мятые выстиранные кальсоны.

Костик быстрым шагом подошёл к ним, дождался, когда сползёт вниз измождённый физкультурной пыткой «спортсмен», и, подпрыгнув, ухватился за холодную металлическую жердь.

— Рымник, можешь не стараться. Уже банан свой заработал. Вали, отдыхай, — пробасил Нэш.

Физрук кивнул очередному пацану, подзывая к турнику. Костик не отреагировал.

Хотел было сказать, мол, в данную минуту желает подтянуться, и попробуйте только помешайте! Но потом передумал что-либо объяснять толпе: джибоб никогда не оправдывается. И, почувствовав прилив какой-то небывалой силы, легко подтянулся пятьдесят раз. Побил собственный рекорд. Затем спрыгнул, потёр неспешно ладони, и вышел из физкультурного зала под завистливые взгляды одноклассников.

Бывают люди, в чьих головах будто заложен некий часовой механизм, который до поры до времени тикает себе спокойно, отбивает мерный такт, а потом вдруг раз — взрывается, как бомба, разнося на кусочки привычный жизненный уклад, выворачивает наизнанку мысли. И взрыв этот определяет все дальнейшие поступки и даже судьбу. Меняет, словно стекляшки в детском калейдоскопе, складывает новый рисунок. Именно это и происходило сейчас в голове Костика.

Добравшись до раздевалки, он застал там Кабана. От него изрядно несло куревом.

— Ты чего свалил с урока? — наклонившись и перешнуровывая ботинок, спросил Кабанов.

Костик отчаянно пожалел, что тот не был свидетелем его триумфа. Увы, ведь джибобы не хвастаются. Или… если они того хотят в данный момент…

— Ватоль влепил двойку.

— За что?

— Джибоб делает то, что хочет. Я не захотел прыгать через козла.

Кабанов усмехнулся.

В нём чувствовалось нечто такое, чему Костик пока не нашёл определения. Что? Сила — да. Джибобский пофигизм — безусловно. Хотя признавать последнее было не особо приятно. «И ещё — какая-то абсолютная… абсолютная…» — Костик так и не придумал, «абсолютная» что. Просто «абсолютная». Очень точное слово, а «что» — уже и не так важно.

Спросить Кабана, почему он сам прогуливает урок, Костик не решился. «Лишние знания джибобу не нужны», — оправдал он сам себя.

Весь урок химии, следующий за физкультурой, Костик пребывал в состоянии, которое он определил как близкое к «эйфории посвященности». То есть, по ощущениям, был на пороге невероятного философского открытия — в той мере, в какой он понимал значение термина «философское открытие». Что-то неуловимое вертелось в голове, какие-то обрывки статей из толстых отцовских журналов. Там было о смысле жизни, об исканиях, о постижении самого себя. Многие понятия казались Костику слишком уж серьёзными, скучными, он не особо задумывался над их глубоким смыслом. Поэтому поверхностное восприятие просмотренных «наискосок» статей угнездилось в его сознании в виде некоего сублимированного сгустка, наподобие бульонного кубика или лимонадного концентрата, который следовало разбавлять 1:2.