Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш

Несчастье Энн продолжалось в течение недели. Всё это время она никуда не ходила и мыла шампунем волосы каждый день. Только Диана знала роковую тайну, но она торжественно обещала никому не говорить, и надо заметить, что она сдержала слово. В конце недели Марилла решительно сказала:

– Это не поможет, Энн. Эта краска очень стойкая. Волосы нужно отрезать – другого выхода нет. Ты не можешь выйти в таком виде.

Губы Энн задрожали, но она приняла горькую правду слов Мариллы. С мрачным вздохом она пошла за ножницами.

– Пожалуйста, отрежьте всё сразу, Марилла, и покончим с этим. О, я чувствую, что мое сердце разрывается. Это такое неромантичное бедствие. Девочки в книгах теряют волосы из-за болезни или продают их, чтобы получить деньги для доброго дела. И я уверена, что мне было бы наполовину легче потерять мои волосы ради благой цели. Но нет ничего утешительно в том, что ваши волосы отрезают, потому что вы окрасили их в ужасный цвет, правда? Я собираюсь плакать все время, пока вы будете стричь меня. Это такая трагедия!

Энн плакала, как и обещала, но позже, когда она пошла наверх и посмотрела в зеркало, она была отчаянно спокойна. Марилла основательно сделала свою работу и отрезала волосы до самых корней. Результат был неутешительный, и это ещё мягко сказано. Энн быстро повернула зеркало к стене.

– Я никогда не буду смотреть на себя в зеркало, пока мои волосы не отрастут, – воскликнула она горячо.

Потом она вдруг повернула зеркало обратно.

– Нет, я буду. Это будет моё наказание за то, что я дурно поступила. Я буду смотреть на себя каждый раз, когда захожу в комнату, чтобы убедиться, какая я некрасивая. И я не буду пытаться представить себе что-то другое. Я никогда не думала, что буду жалеть о своих волосах, но теперь понимаю, что, хоть они и рыжие, зато были длинными, густыми и волнистыми. Я ожидаю, что-то теперь что-то случится и с моим носом.

Стриженая голова Энн произвела сенсацию в школе в следующий понедельник, но, к счастью, никто не догадался о настоящей причине стрижки, даже Джози Пай, которая, однако, не преминула сообщить Энн, что та выглядит как настоящее пугало.

– Я ничего не ответила Джози на это, – рассказывала Энн тем вечером Марилле, которая лежала на диване после одного из приступов головной боли, – потому что я подумала, что это должно быть частью моего наказания, и я должна сносить его терпеливо. Трудно перенести, когда тебе говорят, что ты выглядишь, как пугало, и не сказать ничего в ответ. Но я сдержалась. Я просто посмотрела на неё презрительно и простила ее. Чувствуешь себя очень добродетельно, когда прощаешь кого-то, не так ли? Я хочу теперь посвятить все свои силы, чтобы быть хорошей и никогда больше не пытаться быть красивой. Конечно, лучше быть хорошей! Я знала об этом, но иногда так трудно поверить во что-то, даже когда вы это знаете. Я действительно хочу быть хорошей, Марилла, как вы и миссис Аллан, и мисс Стейси, и оправдать ваше доверие, когда вырасту. Диана говорит, когда мои волосы начнут отрастать, я могу носить на голове черную бархатную ленту с одной стороны. Она думает, что это будет мне очень к лицу, и это так романтично. Но я говорю слишком много, Марилла? Болит голова?

– Моя голова уже лучше. Мне было ужасно плохо после обеда. Эти головные боли становятся все хуже и хуже. Мне придется обратиться к врачу. Что касается твоей болтовни, я не против – я уже привыкла к ней.

Таким образом Марилла сказала о том, что любит слушать Энн.

– Конечно, ты должна быть Элейн, Энн, – сказала Диана. – Мне бы не хватило смелости поплыть самой в лодке.

– Мне тоже, – сказала Рубин Гиллис, с дрожью в голосе. – Я не против поплыть в лодке, когда нас двое или трое, и мы можем сидеть. Тогда это интересно. Но лежать и притворяться мертвой – я не смогла бы, я бы умерла от страха.

– Конечно, это было бы романтично, – сказала Джейн Эндрюс, – но я знаю, что не смогла бы усидеть на месте. Я бы вскакивала каждую минуту, чтобы увидеть, где я плыву, и не унесло ли меня слишком далеко. И ты знаешь, Энн, что это бы всё испортило.

– Но это ведь смешно – рыжая Элейн, – сокрушалась Энн. – Я не боюсь плыть одна, и я хотела бы быть Элейн. Но это просто смешно. Руби должна быть Элейн, потому что она такая светленькая и у неё такие красивые длинные золотистые волосы. А про Элейн говорится, что «её светлые волосы струились по спине». И Элейн была «лилейной девой». А рыжая девочка не может быть лилейной девой.

– Твоя кожа такая же светлая, как у Руби, – сказала Диана искренне, – и твои волосы стали темнее, чем были до того, как ты отрезала их.

– О, ты действительно так думаешь? – воскликнула Энн, вспыхивая от радости. – Мне тоже так кажется, но я не осмеливалась спросить кого-нибудь. Боялась, что мне скажут, что это не так. Думаешь, их можно назвать каштановыми сейчас, Диана?

– Да, и я думаю, что они очень красивые, – сказала Диана, глядя с восхищением на короткие, шелковистые кудри, обрамляющие голову Энн и перехваченные по её совету черной бархатной ленточкой с бантом.

Они стояли на берегу пруда, за Садовым склоном, на небольшом мысе, окаймленном березами. На его конце был деревянный помост, поставленный в воде для удобства рыбаков и охотников на уток. Руби и Джейн пришли в гости к Диане в этот летний день, а Энн присоединилась к ним, чтобы поиграть.

Тем летом Энн и Диана провели большую часть времени на пруду. Убежище Безделья было в прошлом, весной мистер Белл безжалостно вырубил маленький круг деревьев на заднем пастбище. Энн сидела среди пней и плакала, хотя и отдавала должное романтичности ситуации; но она быстро утешилась, потому что, в конце концов, как она и сказала Диане, они уже большие девочки тринадцати лет, которым скоро исполнится четырнадцать, и они слишком взрослые для таких детских забав, как домики для игры. На пруду они обнаружили гораздо более увлекательные для себя занятия. Было чудесно ловить форель с моста, ещё они научились грести в плоскодонке, которую мистер Барри использовал для охоты на уток.

Это Энн придумала – поставить сценку про Элейн. Они изучали стихотворение Теннисона в школе прошлой зимой, потому что министр образования включил его в курс английского языка для школ острова Принца Эдуарда. Они анализировали его, разбирали каждую строфу, критиковали и рассматривали со всех сторон, так что было вообще удивительно, что после всего этого они ещё находили в нём какой-то смысл. Но, по крайней мере, Лилейная дева, Ланселот, Гвиневер и король Артур стали для них реальными людьми и Энн втайне жалела, что не родилась в Камелоте.

– В те дни, – сказала она, – было гораздо больше романтики, чем сейчас.