Татьяна Рик - Чур, Володька — мой жених!

Я тогда не знала, что под водой нельзя дышать! Ну честно — не знала! Я вдохнула, а вода как хлынет мне в нос! Я стала орать и булькать, а вода как хлынет мне в рот! Я чуть не захлебнулась! Меня, орущую и перепуганную, выловила мама. Я повисла на ней, как обезьянёнок на обезьяне! Я намочила ей весь белый халат! Потому что была мокрая. С меня текла вода, а я рыдала от ужаса, и возвратить меня в воду уже не удалось. Я вцепилась в маму мёртвой, последней хваткой утопающего. На следующий день я заболела ангиной. Укрепить здоровье в бассейне не вышло. И плавать я тогда не научилась. Поэтому папа привёз мне круг. На котором были индейцы. Которые были похожи на бабу Иву. У которой был внук Димка. Которого я тоже подумывала зачислить в женихи. Вот!

Димка жил не в нашем доме. И даже в районе в другом. Он просто иногда к бабе Иве приезжал. На всякие там праздники. Он был светленький, аккуратненький такой. Он был на год старше меня. Кажется, мы когда-то бегали вместе во дворе. И ещё — он играл на скрипке!

Моя бабушка говорила со значением:

— Он играет НА СКРИПОЧКЕ!

И это звучало так, словно Димка только вчера прилетел с другой планеты. НА СКРИПОЧКЕ! — это был признак чего-то высшего, потому что у тех, кто играет на скрипочке, должен быть очень хороший музыкальный слух. Очень-очень хороший! Может быть, даже абсолютный! Мне-то лично со слухом не очень повезло. И поэтому меня повели учиться играть на пианино. Или, как по-другому говорят, на фортепиано.

Бабушка сказала:

— Инструмент у нас есть. Надо, чтобы девочка играла.

Пианино было заслуженным и легендарным.

— Оно ИЗ КРАСНОГО ДРЕВА! — восклицала бабушка.

Из красного дерева — это тоже было что-то особенное. Совсем как — «на скрипочке» или «монгольское одеяло» (под которым я спала с сознанием значимости: «монгольское» — это какое-то экстра-класс!) Были ещё китайские тазы и кофточки. КИТАЙСКИЕ тогда считались чем-то необыкновенно-инопланетным…

Да, так вот пианино. Называлось оно «Красный октябрь». Я сначала думала, что — потому что из красного дерева. Потом оказалось — нет. Но дело не в том.

— Это — «Красный октябрь»! — говорила бабушка. — Это самое лучшее! Самое!

Это красное пианино бабушка покупала ещё для мамы в пятьдесят каком-то году. Стояла в очереди целый день и целую ночь. А когда пианино наконец попало в дом, выяснилось, что маленькая мама к игре не слишком способная. И пианино стало кровожадно дожидаться маминых детей. И дождалось! Меня!

Собеседование я прошла. Надо было зачем-то прохлопать: «Та-та! Та-та-та!» Я прохлопала. Трудно что ли!

— Чувство ритма у неё есть, — сказала тётенька с длинными волосами, которая принимала учеников в музыкальную школу.

Потом велели спеть что-нибудь. Я спела «В траве сидел кузнечик». Наверное, фальшивила… Но меня приняли. Сказали что — ничего! Кое-что есть, остальное — разовьётся. Ну и стали развивать. Учительницу звали Марина Михайловна. Она была молодая, и глаза у нее были зелёные. И — длинные волосы. Ну, про это я уже говорила, потому что именно Марина Михайловна и принимала меня в музыкальную школу.

Так начались мои мучения. Я долбила по клавишам, потому что так было нужно. Я старалась правильно сидеть «за инструментом» и правильно ставить пальцы. И правильно поднимать руку от клавиш. Но музыки я НЕ СЛЫШАЛА. Ну не слышала — хоть умри. Гаммы — это ладно. Но всё остальное — это был какой-то кошмар. И я не понимала — зачем. Когда рисуешь, получается картинка. Когда читаешь, узнаёшь интересное. Когда гуляешь, просто хорошо. А когда играешь, получается только «Бом-бом-бом!» Мне все говорили: «Ты вырастешь, и тогда поймёшь. И спасибо нам скажешь, что научили». До того времени, когда я вырасту, нужно было ещё дотерпеть! А мне казалось — я не дотерплю. Минуты тянулись так долго, так бесконечно! А до «вырастешь» сколько ещё оставалось?

— Мне сейчас восемь, — подсчитывала я. — Взрослой я буду в шестнадцать. Значит, мне ещё столько же прожить надо, сколько я уже прожила. Полжизни. Это уж-жасно много! Восемь лет, состоящих из таких длинных минут над «инструментом». И почему так чудно называют: «инструмент»? Вот у папы пассатижи — это инструмент. Или вот паяльник. А это — просто пианино. Или, если хотите, фортепьяно.

Но я опять увлеклась. Я хотела — про Димку. Я так мучилась над клавишами «Красного октября», а Дима играл на скрипочке! Он даже однажды пришёл к нам домой — настраивать свою скрипочку под наше пианино. Он нажимал на клавиши, слушал, а потом что-то такое таинственное делал с этой своей скрипочкой, чтобы она издавала нужный звук. Это было очень удивительно. В самом деле, Димка — совсем особенный мальчик. И его в женихи, наверное, можно было бы… И я даже, кажется, сказала тогда вредной Светке, что Димка — тоже мой жених. Жених номер два. Как будто бы запасной. Потому что Вовка — первый, конечно. Ну а этот — на всякий случай.

Всё это глупости! Не нужно было никого выбирать. Потому что Светка взяла и написала в лифте: «Таня + Вова = ЛЮБОВЬ». И мне стало так стыдно! Почему-то эта надпись обличала меня, словно я что-то ужасно плохое натворила. Вовка ведь друг! Зачем это написали? А не назвать жениха тоже было нельзя. Будто я неполноценная какая: у всех — есть, а у меня — нет! И вот теперь надпись на салатовой (или на салатной — как правильно?) стене лифта.

Мама взяла тряпку, взяла соду и пошла надпись оттирать. И оттёрла. Почти до конца. И этим мама меня защитила и спасла. Нет надписи и стыда нет! И можно сделать вид, что и не было. И можно дружить с Вовкой, как раньше, и ни о чём таком дурацком не думать.

Мы и дружили до тех пор, пока я с мамой и папой не переехали на другую квартиру. А они все остались там: Вовка, его родители, Вадик, баба Ива, Димка со скрипочкой, Зоя Николаевна, вредная Светка… Да все! Все! Как будто откололся кусок льдины, и я на этой льдине уплываю в океан, куда-то к новым местам. Как в книжке «Дед Мазай и зайцы». И было бы мне на этой льдине совсем одиноко. Но мне повезло! Рядом со мной на льдине оказался Колька Подгорнов. Помните, я обещала про него рассказать? Ну вот, я и рассказываю. С Колькой мы учились в одном классе. И даже почему-то, у и не знаю, почему, Зоя Николаевна посадила нас за одну парту. Сначала, правда, я сидела с Иркой. Ирка — это моя самая близкая подружка. С самого глубокого детства. Когда-то наши мамы соревновались, кто из нас больше слов может сказать. Ну, когда мы были совсем ещё маленькими и учились говорить. Ирка была старше на 4 месяца. Но я, как мама говорит, от Ирки не отставала. Ирка жила над нами, на 7 этаже. И мы всё время ходили друг к другу в гости. А когда нам было года по три, Ирка вдруг стала дружить с Наташей из пятиэтажки. А я ревновала. Я рыдала. Это же моя подружка! Моя! Какая здесь может быть Наташа? На моё счастье, Наташа переехала. Ирка опять стала моей!