Эдуард Веркин - Мертвец

Мумия.

Стоять с ним рядом противно было, я даже назад отшагнул. Этот оранжевый труп с зубами тут же срочно спросил:

Ты ведь Никита?

И с дикцией тоже. Проблемы. Дефект. У меня что, дефективная неделя?

Тебе что надо? — спросил я так грубо, как только мог.

Оранжевый удивился. Так мне показалось, во всяком случае. Зубы выставились ещё на полтора сантиметра, пасть раззявилась.

Ты не знаешь? — снова спросил он.

Да что я должен знать?

Ну это... — Апельсин пожал плечами. — Про нас.

Как просто. «Про нас». Что за день? Через полчаса мне предстоит, может, самый поганский разговор в моей жизни, а этот дурак меня задерживает. И какую-то чушь несёт.

Ты и я... — продолжал булькать он. — Мы ведь...

Я плюнул ему под ноги, взял за руку, отвёл к забору. Прислонил к штакетнику, прижал, чтобы не отваливался. Хотел сказать что-нибудь героическое, но ничего подходящего не придумалось.

Поэтому я придавил его посильнее и отправился дальше, до больницы оставалось всего ничего.

Но он не отставал, тащился за мной. На отдалении, правда, но не особенно скрываясь. Как будто специально. Чтобы меня посильнее взбесить. Ну и это... Добился своего. Я разозлился как мамонт. Нервы у меня с утра были взвинчены, а этот дурак ещё раскрутил. Переполнил чашу народного терпения.

Я опять спрятался, на этот раз за дерево. А когда этот апельсин появился, выскочил.

Хотел по морде ему съездить, да опять не получилось, толкнул просто. Он в пыли растянулся, громыхнул конечностями, ушибся, кажется. Но ничего не сказал.

Ещё за мной пойдёшь — зубы выбью! — пообещал я.

Ладно... — промямлил он. — Ладно, Никита...

Я тебе не Никита, — буркнул я.

А я Денис...

Очень приятно.

Я пнул пыль, так чтобы она этого Дениса окатила как следует, чтобы на зубах заскрипела. А он расчихался только и повторил снова:

Меня Денисом зовут.

Ну вот, так я и познакомился с Упырём.

Глава 4

Полночная жаба

— Мне надо с тобой серьёзно поговорить.

Отец смял сигарету и бросил её под крыльцо.

Я испугался. Здорово испугался, просто мне даже холодно стало, такой колотун по коже прокатился, от пяток до основания черепа. Начало было просто классическое. Такого я как раз и боялся. Боялся, что он скажет мне эту фразу, ну, что надо серьёзно поговорить.

Поговорить? — спросил я без всякого энтузиазма.

Ну да... — Отец вдруг покраснел. — Поговорить. Серьёзно поговорить....

Отец отвернулся и увидел трубу. С «дурой».

Забавно, — сказал он, — человек на трубу залез... И кому только приспичило?

Да уж... Какой-то сам дурак...

Чего тянет? Приступал бы сразу к главному. Жутко не люблю длинных вступлений, они только всё ухудшают. И без того нервы из носа выпрыгивают, а он ещё тянет, тянет, тянитолкай какой.

Туда ведь просто так не залезть, — отец кивнул на трубу, — надо постараться...

Мы что, теперь будем обсуждать, как какой-то дурак на трубе котельной написал слово «дура»?

Ты хотел поговорить, — напомнил я.

Да, — кивнул отец. — Хотел... Нам надо поговорить. Может, пойдём по парку погуляем?

Ну пойдём.

Мы пошли. Сосновый парк тянется вокруг всего больничного городка, окружает его кольцом. Парк хороший, как лес, в грибные годы здесь даже маслята встречаются. А удобных тропинок так и не сосчитаешь. И скамейки полагаются.

Отец шагал первым, я за ним. Он всё молчал, потом вдруг остановился возле толстой сосны.

Тут, Никита, такое дело... — начал он. — Видишь ли, я серьёзно влип, да... С этой аварией...

Я молчал. Ждал, пока сам не скажет.

Я там напортачил. — Отец поморщился. — Послал Котлова, а он... ну, сам знаешь. В реанимации теперь. Вот... Комиссия приезжает разбираться. Поэтому мне... Поэтому так... Я тебя попросить хотел.

-Да?

Да. Да, хотел попросить. Я не знаю, сколько тут пролежу... Наверное, мне придётся тут задержаться...

У отца как-то нос даже задёргался. И щека. Тик, что ли? Сейчас, наверное, скажет.

Я хотел тебя попросить. — Отец, видимо, решился. — Об одном деле... Это очень важно для меня. Ты не мог бы для меня кое-что сделать...

Отец замолчал. В левом плече опять стало неприятно и холодно, но не вчерашняя ледяная капля, а настоящий тяжёлый орден вплавился в кожу.

Ты можешь мне здорово помочь, — тихо сказал отец.

Хорошо.

У меня проскочила дикая мысль — сейчас отец попросит раздобыть ему яд. Чтобы он мог уйти из жизни с достоинством, а не мучиться полтора месяца. И я тут же судорожно принялся думать, что мне делать? Рассказать матери? Попытаться отговорить? Подсунуть вместо яда глюкозу?

Помочь... Это может тебе показаться...

Он вдруг замолчал. Я ждал. Когда закончится. Всё это.

Отец шумно выдохнул:

Месяц, наверное, мне придётся проваландаться, а дров у нас нет...

Сказал он.

Вот так так! Оказывается, дело в дровах!

Что? — Мне показалось, что я ослышался.

У нас один мужик лежит, — отец с каким-то облегчением улыбнулся, — он в гортопе работает, говорит, что в августе дрова подорожают.

Дрова? — тупо спросил я.

Дрова сильно подорожают. А у нас дровяник пустой совсем. Вот я чего и хочу тебе сказать. Вы с матерью выпишите машины две... а лучше три — горбыля, потом возьмите у Сухорукого за бутылку пилу...

Ты что, об этом хотел со мной поговорить? — перебил я.

Ну да, — кивнул отец. — Об этом. Сам понимаешь, я могу тут проваляться долго ещё, я говорил, а горбыль лучше всего сейчас выписывать, когда подорожает, то уже поздно...

Он врал. Он явно врал. И мне обидно было, что отец меня за дурака держит. Он думает, что я не понял. А я ведь не был дураком, я понимал, что историю про дрова он придумал только что, у сосны.

А главного так и не сказал. И ещё я понимал, что если я сейчас буду его расспрашивать, то он и вообще ничего не скажет. Поэтому я сделал равнодушное лицо и сказал:

Дрова можно напилить. Только времени у меня мало, отработка у меня. А от Сеньки толку нету. А если дождь пойдёт? Погниют. Так что, может, не стоит выписывать?

Ну да... — Отец почесал подбородок. — Да, правильно. Молодец! Думаешь! Ну ладно с дровами, с дровами сам разберусь, хуже, если грибы пойдут...

Хуже, — согласился я.

Да... — Отец потянулся за табаком, но потом передумал. — Я в этом году думал лисичек килограммов сорок насушить... Ну, да потом уж. Как у вас дела?

Нормально.

Что вообще? Как Катерина?

Какая Катерина?

Да ладно, — улыбнулся отец. — Она хорошая девчонка.

Я промолчал.

У тебя как, серьёзные намерения? Или просто позажиматься?

Папаша лукаво мне подмигнул.

Уже небось тискаетесь? — ехидно спросил он.

Да нет... — зачем-то стал оправдываться я. — Мы вообще только ходим...

Да ладно. — Отец хмыкнул. — Ты знаешь, я в твои годы...

Мне пора. — Я остановил наметившийся было поток откровений. — Мне ещё надо там...