Эдуард Веркин - Мертвец

После моста мы свернули направо, прошлёпали немного вдоль берега, а потом начался уже и лес. В этой стороне от города хорошие леса: лесопильщики не добрались.

Озеров держался в середине колонны. Он насвистывал какую-то песенку, потом предложил и народу что-нибудь спеть, для придания бодрости. И сам сразу затянул: «Как на Чёрный ерик, как на Чёрный ерик выгнали казаки...» — ну и так далее. Про десять тысяч лошадей. И все дружно и как-то бешено подхватили. Мне петь совсем не хотелось, но выпадать из строя нельзя было, я тоже затянул про братцев и лихого атамана.

Упырь подпевал. Любо, братцы, любо.

Через два часа похода Озеров объявил привал. Народ раскидался под соснами, мы с Упырём расположились под одинокой ёлкой. Озеров бодро бродил вокруг, пересчитывал контингент. Нас тоже пересчитал. На Упыре задержался чуть дольше, — возможно, узнал. Это даже лучше.

Гонит Озеров. — Я сорвал еловый хвостик, стал жевать. — Гонит.

Почему?

Не хочет никого к провалам подпускать. В прошлом году туда хотели провести дорогу, но Озеров не разрешил. Почему? Потому что там на самом деле что-то есть. В провалах.

И что там есть?

Я промолчал, пожал плечами.

Я опять в Интернете смотрел, — сказал Упырь, — про провалы. Там ещё в девятнадцатом веке что-то странное происходило...

А ты что думал, — я выплюнул зелёную жвачку, — наш город вообще необычное место. И всё время что-то происходит. Загадочное такое... Вот мы возле музея собирались сегодня. А в музее окно разбито — видал?

Ну да, — кивнул Упырь, — видал. И в газете писали. Ограбление случилось...

Ограбление! — плюнул я. — Да ты сам подумай — кто в нашем городе осмелится грабить Озерова? Никто. Дураков нет. К тому же грабить его любимый музей... Чревато для жизни. Кто мог украсть у Озерова, кроме самого Озерова?

Так он что, сам у себя украл? — удивился Упырь.

А почему бы и нет? Главное — создать дымовую завесу, чтобы всё непонятно было, чтобы вокруг суета, беготня. Экспедиция, кража из музея, никто не врубается... И между прочим, украдена была не фигня какая, не прялка антикварная. Ты знаешь, что спёрли?

Ну, знаю. Чучело. Той собаки.

«Той собаки...» — передразнил я. — Это не какая-то «та собака», это...

Я остановился, и мы отстали ещё немного.

Это собака самого Секацкого, — шёпотом сказал я. — Только то никто не знает. Мне Катька проболталась, Озеров собаку в провале каком-то нашёл, она там замумифицированно лежала. Но это не просто собака Секацкого.

Я сделал уже совсем конспиративное лицо.

У неё есть ошейник, — сказал я. — Но это не простой ошейник, это ошейник с картой. В нём тайник, а в тайнике карта. С точным местоположением метеорита. Вот мы сейчас идём в экспедицию — искать вроде как метеорит. А тем временем дружбаны Озерова собираются исследовать провалы! Всё подготовлено! Альпинистское снаряжение, акваланги, всё, что надо...

Это ты точно знаешь? — насторожился Упырь.

Нет, не точно, конечно, это же всё тайна. Но всё на это похоже. Всё сходится. Ты думаешь, что этот звонок про крупу и говядину — это просто звонок?

-Да...

Не исключено, что это знак. Он так подал знак своим, что мы вышли. И что скоро можно будет выдвигаться в сторону провалов. А кража — это прикрытие, чтобы все думали, что это кто-то другой затеял...

По-моему, я гнал уже совсем. Даже сам запутался в этих хитросплетениях. Но Упырь ничего не заметил. Он думал о чём-то. Думал, хмурил бледный лоб, тёр его ладонью.

Я, конечно, могу позвонить папе, — сказал он, — но он сейчас очень занят, они чего-то там восстанавливают...

Я почувствовал мороз. По шее, очень неприятно, будто мелкие иголочки. Нехороший такой мороз.

Озеров добыл откуда-то гитару и опять принялся петь, теперь только в музыкальном сопровождении. Снова про братцев казаков.

Я украдкой поглядел на Катьку. Она не пела, сохраняла серьёзность. И явно на меня дулась. Я стал изо всех сил не обращать на неё внимания, и она, конечно, не утерпела. Терпеливым вообще быть нелегко.

Ну и как? — спросила злобно.

Что как?

Выбрал, куда поступать будешь?

А, ты всё об этом... — спокойно улыбнулся я. — Да, выбрал.

Это хорошо. Хорошо, когда человек знает, что хочет.

И, фыркнув, убежала. Я подмигнул Упырю. Упырь кивнул.

Подъём! — засвистел Озеров. — Поспешим! Время не ждёт!

Все с лязгом поднялись, выстроились в колонну. Время не ждёт.

Следующие полчаса мы бодро шагали по лесной тропинке. Иногда Озеров свистел в свисток и устраивал что-нибудь. Например, орал:

В ногу все на раз-два-три!

Мы начинали шагать в ногу, и с сосен осыпались шишки, иголки и кора. Это было смешно. Хорошо хоть клещи в наших местах не водились. В больших количествах.

Или загадки. Озеров знал целую кучу совершенно оригинальных загадок, я раньше таких даже не слышал. И большую часть этих загадок разгадал, конечно же, Упырь. Умненький попался. Такой умный, что даже рядом стоять было тяжело, я ни одну не разгадал. Ну, один раз я был на правильном пути.

Пару загадок Катька разгадала, весело. Левой-правой, левой-правой, топ-топ-топ.

Подтянуться! — принялся звать Озеров. — Подтянуться! Почти пришли!

Тропа расширилась, стала похожа на дорогу и начала подниматься к узкоколейке. Народ заулюлюкал и побежал, мы с Упырём не спешили и подтянулись к узкоколейке последними.

Дорога, — улыбнулся Упырь. — Узкоколейка...

Я бы не назвал это узкоколейкой. Это была скорее какая-то кривоколейка. Все рельсы были ломаные и какие-то вывернутые, чуть ли не в спирали закрученные. Но блестели — движение, значит, продолжалось.

Озеров встал на рельс.

Внимание, полезная информация! — Озеров дунул в свисток. — Эту узкоколейку построили в тысяча девятьсот двадцать девятом году, она ведёт к месторождению глины, там раньше был керамический заводик и посёлок. Два года назад мы этот заводик возродили, так что теперь там делают коллекционную посуду и даже фарфор. Ну и посёлок тоже поднимается. Раз в неделю туда ходит поезд. До него...

Озеров поглядел на часы:

До него, собственно, уже совсем ничего, поезд уже запаздывает... Придётся отрезать машинисту мизинец.

Озеров рассмеялся, и мы все тоже рассмеялись.

А нет, — он указал на рельсы, — придётся мизинец оставить, жаль, жаль, рельсы звенят, зовут нас в дорогу...

Ничего рельсы не звенели, тут всё было по-другому, с узкоколейной спецификой. Сначала рельсы начали подрагивать, потом продольно шевелиться, как вытянутые в бесконечность змеи, потом задёргались. А когда до транспорта осталось совсем немного, они начали корчиться. Именно корчиться. Это было неприятное зрелище — рельсы были совсем как живые. Противно. Я заметил, что многие тоже отвернулись.

Всем по сторонам! — объявил громогласно Озеров. — Мотовоз опасен для жизни!