Алексей Кейзаров - Первый разведвзвод

Визжали пилы, кололась дранка, звенела наковальня. Сам командир то доски пилит, то зубилом проволоку рубит. И первым стропила полез ставить. Крышу крыть тоже первым полез.

— В четыре дранки! — приказал он.

«Эге, — подумали старики. — Солнце с полудня рушило, а он — в четыре. Добро бы в две…»

А потом улыбнулись старые вояки. И правда ж: дранка-то сырая, рассохнется — будет решето, а не крыша. А четыре — не две! Молод, а умен Аркадий, — решили бывалые солдаты.

Кипит работа, спорится.

Подбежал жевжик этакий, ну вроде вас — тютелька в тютельку. Сынок вдовий, значится.

— Дядь, — потянул он за полу шинели нашего командира. — А чем же вам платить? Мамка спрашивает…

Слез командир с лесов на землю, положил руку на плечо пареньку и говорит!

— С тебя для меня и коня моего — ведро воды студеной.

— Всего ведро? — удивился парнишка. — А им, ну, всем, которые с тобой?

— А им тоже заплатишь. Дров наколешь их женам, воды принесешь, скотину накормишь, за малыми посмотришь, когда мамы заняты.

— Я? Один? — удивился парнишка.

— Зачем один? — сказал наш Аркадий. — Видишь, не один человек на крыше, не один человек доски пилит, дранку дерет… Так собирай-ка ты, малыш, свой малышовский взвод!

— А как я найду, где живут тети этих дядей?

Молодой командир улыбнулся и сказал:

— А не надо искать. В своей деревушке всем помогите. А другие малышовские взводы — в других деревнях. И в тридесятой деревне ваши храбрые разведчики найдут тетей этих дядей. Непременно найдут.

Дед Кузьма снова окутывается дымом, уже новой цигарки. И молчит.

— А дальше что? — не вытерпел Славка. — Что было дальше?

— Что нужно, то и было. Дом покрыли, потолок настлали. Потом сабли в руки, и пыль — за нами… А быль — перед вами.

Что-то знакомое, ну, совсем-совсем знакомое послышалось мне в этой были. Ну, конечно же, конечно…

— Так это ж Аркадий… Гайдар! — выдохнул я.

— Гайдар? — переспросил старик. — Что Аркадий — так это точно. А фамилия — нет, не такая…

— Ну, конечно же, Гайдар! — кричу я на всю улицу. — Гайдар!!!

— Запамятовал, — виновато говорит дед Кузьма. — Память не та. Только не Гайдаром знали нашего командира.

— Да он же, он, — уже и хлопцы подтверждают. — Он о тимуровцах писал. Ну, «Тимур и его команда».

— Не знаю, не знаю… А что малышовские взводы нашли и мою семью, так это точно. Долго искали, а нашли все-таки. Нашли перед самой войной с немцами. Да и после войны не позабыли. Ну, когда без ноги остался и раны не гноились… Да разъехались малышовские взводы, разъехались хлопцы, — вздохнул старик. — Одни в город, другие на целину…

Будто только этого я и ждал:

— А мы на что?

— Да я… да мне помощи не надо, — смутился дед Кузьма. — Я и сам теперь — уга-а! Другим вот пойду помогать. Аксинье хотя бы…

— И мы с вами! — сказал Славка.

— Мы — первый разведвзвод! — подумав, согласился и я.

Снова хитринка мелькнула и спряталась в дедушкиных морщинках.

— Ишь ты, первый разведвзвод! А ты заслужи такое званье…

Молча бредем вслед за ним по пыльной улице. Тихонько перешептываемся. И я снова подбегаю к деду:

— Ну, разрешите так называться, а? Мы заслужим. Ну, честное пионерское, заслужим!

— Что ж, — поразмыслив, сказал дед. — Разрешаю. Тайно. Пока не заслужите. А заслужите — тогда и в открытую можно.

Сначала построили леса: поставили столб, к нему — перекладину, а второй конец прибили к стене. На поперечины — дощатый настил. Вот и всё. Немудрено, конечно же. Немудрено, да без этого трудно крышу крыть. Это, как сказал дед Кузьма, плацдарм, с которого развиваем наступление на крышу. По дощатому настилу ходит наш дед — начинает первый ряд крыши. А мы таскаем сюда дранку.

Прыг-скок по лестнице — и там. Прыг-скок — и второй десяток дощечек лежит на плацдарме.

Оно б то интересно. Если бы не Славка. Славка распиливает дощечки на три части — это так надо для первых рядов. И мне завидно. У Славки настоящая работа. А у меня, как у всех, — у Олега и Феди. И я завидую даже капелькам пота, что на Славкином облупленном носу. А мы как ни таскаем, а пота нет…

— Ну, дай мне, — клянчу уже не первый раз.

— Не мешай, — отзывается Славка и свысока смотрит на меня, будто я не его друг. Потом нехотя протягивает ножовку. Но тут же отдергивает и снисходительно спрашивает: — А не испортишь?

Эх, ответил бы тебе, задавака. Да нельзя: не даст пилку.

— Я потихоньку. — А рука уже сама тянется к ножовке, сжимает горячую ручку.

Ура! Вот это работа! Жиг-вжиг, жиг-вжиг! — и отлетает кусок. Жиг-вжиг, жиг-вжиг! — и второй.

Вот и целый десяток отрезал. Щупаю лоб и нос. О, теперь и у меня пот! А раз пот, значит, я парень что надо: могу работать! Дед Кузьма так всегда говорит.

Он уже заканчивает первых два ряда. Стучит и стучит молотком. Как дятел! Гвозди будто сами лезут в дощечку. Правда, не всегда. Попадется дощечка-пропеллер, гвоздь отпрыгнет, зазвенит, будто жалуясь, и упадет на землю.

— Пересохли, — ворчит дед Кузьма. — Ваша работа. Разбросали на солнце…

Мы, конечно, молчим. И чтобы хоть как-либо загладить свою вину, сразу же вчетвером ищем гвоздь. Дед, усмехаясь в бороду, ворчит, но уже добродушно:

— Да ладно вам, ладно. Подумаешь, пропажа — гвоздь…

Пропажа — не пропажа, а все-таки мы виноваты, что пересохли дощечки, поэтому гвозди и не хотят забиваться. Как это мы раньше не додумались сложить дощечки в штабеля?.. А дед Кузьма, будто в отместку, сбрасывает тонюсенькую, видно, ни на что не пригодную дранку и говорит:

— Вот эта в самый аккурат. Для сабли.

А мы и не смотрим в ту сторону. Мы только быстрее снуем по лестнице и так загружаем настил, что старик командует:

— Довольно. Пора отдохнуть, — и сам садится на лату. Его деревяшка, что дуло зенитки, нацелена вверх. Как он крышу будет крыть, когда с настила не достанет?

— Поживешь — увидишь, — смеется дед Кузьма.

— А я теперь хочу.

— А теперь вот полезай на конек и посмотри, не идет ли с работы Аксинья.

Мне только этого и надо! Как белка, забираюсь на самый верх. До чего же красиво! Дома, сады и заборы совсем иные, чем снизу смотреть на них. А крыши так и переливаются на солнце. Дощатые, шиферные, жестяные. Интересно, почему это мы до сих пор не замечали, какие у кого крыши? Сады-то замечали. И знали назубок заборы, которые от нас сады защищали. Да и сады сверху не такие, как снизу. Сады — зеленые озера. Правда, с желтой пеной. Яблоками и грушами пенятся сады!

Колхозные поля пестрым потоком подступают к зеленому лугу. Нет, тетка Аксинья еще не идет домой. На поле — полным-полно женщин. Они теребят лен. Уже маленькими бабками усыпано полполя. Обобьют этот лен, положат на стлище, а потом — на машины и на завод. Интересно бы побывать на льнозаводе. Подивиться, как там из жесткой соломки лен превращают в волокно. А потом бы поехать на фабрику да посмотреть, как ткут — ну, хоть бы вот эти штаны. Они всегда почему-то рвутся на коленках. О, если бы толстую нитку на мои коленки. Но на моих штанах обыкновенная нитка, а потому я только и слышу: