Аделаида Котовщикова - Кто моя мама

Гулять Гале разрешалось только во дворе, на улицу — ни шагу.

И Галя носу не высовывала за ворота.

Окруженный высокими жилыми корпусами двор был большой, с фонтаном, с дорожками, посыпанными гравием, с садовыми скамейками. В ясную погоду там гуляло много ребят. Галя затевала игры с малышами, к ней присоединялись девочки постарше.

С прогулки она возвращалась веселая, оживленная — ей казалось, что опять она побывала у дошколят в малышевой группе.

Но хорошие дни теперь выпадали редко. Дул холодный острый ветер, из серых туч сыпалась сырая крупа. А то часами сеял мелкий нудный дождик.

В плохую погоду Галя одиноко бегала по дорожкам, перескакивала лужи. Воображала, что путешествует по неизвестной стране. Вон та лужа — большое озеро в степи. Голый кустик с застрявшими кое-где бурыми комочками листьев — непроходимый лес. Блестящие от воды новенькие Галины ботики становились то болотными сапогами, то просто лодкой, в которой она переплывала море.

Задрав голову, она вглядывалась в окно шестого этажа. Может быть, «Гусыня Серпуховская» смотрит на нее через стекло?

Про себя Галя невольно употребляла это прозвище. Но вслух никогда так Тоню не называла. Ни разу, ни за что!

В новом своем классе Галя через несколько дней обнаружила, что мальчишки без конца дразнят одну девочку по фамилии Серпуховская.

— Здравствуй, Гусыня Серпуховская! — кричали они.

— А, Гусыня Серпуховская явилась! Как поживаешь, Гусыня Серпуховская?

Высокая сухопарая девочка в круглых роговых очках и правда напоминала гусенка. Свою длинную шею она еже вытягивала, вглядываясь в написанное на классной доске. Но мало ли кто кого напоминает, разве это значит, что надо изводить человека?

Услышав обидное прозвище, Серпуховская быстро оглядывалась, потом отворачивалась, втягивала голову в плечи, горбилась. Очки ее беспомощно блестели.

И Галя не вытерпела. Она вскочила за партой и крикнула мальчишкам:

— Какие же вы! Не товарищи! Вот у нас ребята никогда бы не позволили так дразнить кого-нибудь!

Мальчишки застыли от неожиданности: эта новенькая, такая робкая, застенчивая и вдруг — скажите, пожалуйста! — орет на них.

Первым опомнился Юра Киселев.

— У вас? — спросил он насмешливо. — Где это у вас?

— У нас… в детдоме!

— Так ты разве детдомовская?

Сорок пар глаз уставились на Галю.

Она покраснела. Но ответила с вызовом:

— Теперь — нет, а была! И не смейте дразнить эту девочку!

Карие глаза ее сверкнули так гневно, что озорники невольно стали смотреть куда-то в стену.

После уроков Тоня Серпуховская догнала Галю в школьном дворе.

— В какую тебе сторону? Я тебя провожу. Какая ты молодчина, не побоялась за меня вступиться! Эти Бычков и Семенов… Они и поколотить, могут. А ты, значит, была в детдоме? А где твоя мама? С кем ты теперь живешь?

Как это было приятно кому-то обо всем рассказать! С гордостью Галя говорила о своем детском доме: там все дружат между собой, никого не дают в обиду!

— У нас большие ребята, знаешь, какие умные! А маленькие в дошкольном секторе — вот уж кого я люблю! А, помню, раз у нас Маня с Валеркой поссорились, и как мы их мирили…

Разные случаи вспоминались Гале. Тогда они казались совсем неважными, о них и не думалось. А сейчас так приятно вспомнить!

Тоня слушала очень внимательно, удивлялась, расспрашивала о подробностях.

Из школы они теперь возвращались вместе. Оказалось, что живут они в одном доме, только на разных этажах.

На следующий же день Тоня пригласила Галю:

— Ты непременно ко мне приходи! Пойдем сейчас?

— Ой, что ты! Я не могу… — Галя покраснела.

— Почему?

— Меня тетя ждет…

Галя постеснялась признаться, что тетя Каля ей ни к кому не разрешает ходить.

Вскоре после переезда к Поликеевым, погуляв во дворе, Галя нерешительно спросила Калерию Дмитриевну:

— Можно, я пойду к Вере? Она меня зовет.

— К какой Вере?

— Она в пятой квартире живет. По третьей лестнице.

Лицо Калерии Дмитриевны стало недовольным.

— Уже узнала? Я не один год здесь живу и не знаю жильцов… Так вот, Галя, я терпеть не могу, когда дети шатаются по чужим квартирам. И тебе запрещаю это делать. От этого хождения по соседям только сплетни. Ты достаточно видишь детей в школе и во дворе.

Ослушаться Галя не смела. На площадке второго этажа перед квартирой Поликеевых они с Тоней прощались.

Но вот однажды четвертый класс отпустили раньше — не было последнего урока, физкультуры.

— Уж сегодня-то неужели ты не можешь зайти ко мне на минуточку? — упрашивала Тоня.

Поколебавшись, Галя решилась:

— Ну, только на одну минуточку… — она сильно покраснела. — Я тете Кале не скажу, она и не узнает.

— Все-таки она у тебя очень-очень строгая, да?

— Не строгая, а так просто…

Впервые Галя поехала на лифте. И прямо на шестой этаж. За стеклом странно, сверху вниз, проплывали ступеньки лестницы. Вдруг что-то громко щелкнуло, лязгнули чьи-то железные зубы. Галя вздрогнула.

— Не бойся! — сказала Тоня. — Это через этажи когда проходит, всегда так.

— Как зверь какой-то! — тихонько засмеялась Галя.

— Потому что техника, — успокоила ее Тоня.

В небольшой комнате, куда вошли девочки, было не очень-то прибрано: на столе стояла грязная посуда, на стуле валялось полотенце.

— Мама утром торопится, ей, знаешь, как далеко ездить на работу! Я сейчас все приберу, только покажу тебе что-то.

Откуда-то из-под письменного стола Тоня извлекла большую коробку и открыла ее. На кушетку посыпались вырезанные из картона и раскрашенные человечки, кот в сапогах, карета. Оказывается, Тоня мастерит бумажный кукольный театр — вот молодец!

Спускаясь по лестнице в свою квартиру, Галя приготовилась рассказать, что после физкультуры их еще немножко задержали в школе. Она переступила порог с волнением, страхом и стыдом. Вдобавок не могла придумать, зачем их задержали. Но ложь не понадобилась: тети Кали не было дома. Открыв дверь своим ключом, Галя с облегчением прочла записку в кухне на столе: «Обедай одна. Я уехала по делу».

Лиха беда — начало, так говорит пословица. Тайком от тети Кали Галя часто стала забегать к Тоне Серпуховской. Она ходила туда вместо прогулки во дворе.

Тонина мама работала счетоводом. Она была невысокого роста, — долговязая дочка ей почти до плеча выросла, — худенькая, близорукая и такая же добрая, как Тоня. В их комнате можно было встать, сесть и даже лечь куда угодно: хоть на кушетку, хоть на коврик на полу. Никто бы не осудил. Робкая в школе, Тоня держалась дома как старшая. Со строгой заботливостью она выговаривала матери: «Опять вчера теплое кашне не надела. А сегодня у тебя насморк. Беда мне с тобой!» Папа у Тони умер несколько лет назад, и Тоня с матерью были необыкновенно дружны.