Дэвид Алмонд - Небоглазка

Ил. Черный, вязкий, маслянистый, зловонный ил. Январь первым набрался храбрости перегнуться с плота. Опустил руку в то, что должно было быть водой. А там — только ил, сплошной черный ил. Он сочился и капал сквозь пальцы. Плот медленно оседал, ил просачивался на поверхность, на одежду, на кожу. Проникал в зазоры между дверями. Я достала карманный фонарик, включила его, увидела, как двери постепенно скрываются под илом, как исчезают золотые и красные буквы, как ил поднимается все выше, как нас засасывает в жидкую грязь.

— Вот черт, — бормотали мы, — вот черт.

Сбились в кучку, цепляемся друг за друга. Ил скрыл подошвы, пятки, колени.

— Черная Грязь, — говорит Январь.

— Что?

— Черная Грязь. Да чтоб его, нас занесло в Черную Грязь!

Я посветила фонариком ему в глаза.

— Вылезать надо, — говорит. — Не то засосет.

Мы перегнулись через борт и попытались столкнуть плот с мели. Но он только осел еще глубже.

— Вот черт! — бормочу.

Посветила фонариком. Позади вода, впереди Черная Грязь и непроглядный туман.

— Там дальше суша, — сказал Январь.

Мы потыкали веслами, куда могли дотянуться, — где там эта суша? Но кругом один ил. Черный, мокрый, страшный ил. Мы уставились друг на друга, всхлипываем от страха.

— Эрин, кто-то должен сойти с плота. Взять канат и выбраться на сушу.

Таращимся друг другу в глаза.

— Давайте я, — говорит Мыш.

Я шепчу, не оборачиваясь:

— Ты даже плавать не умеешь.

— Ты легче меня, — говорит Январь.

— Я знаю.

Зажала фонарик в зубах. Взяла в руку конец каната. Соскользнула с плота. Вытянула руки и ноги. Поползла вперед. Главное — не останавливаться. Я чувствовала: стоит остановиться хоть на мгновение — и Черная Грязь засосет. Ползу и шепчу: «Мама!» Она молчит. Мыш и Ян окликают меня с плота. А у меня слова не идут. Кряхчу, подвываю, поскуливаю. Ползу вперед. Никакой суши, вообще никакой. Туман и мрак проникли внутрь. Я закричала. Потом просто остановилась. Сказала себе: «Вот зачем ты пошла на этот плот. Чтобы уплыть по реке вслед за мамой. Она ждет тебя в глубине Черной Грязи». Не трепыхаюсь — пусть засасывает.

Ил стал собираться вокруг. Думаю: насколько станет легче, если перестать бороться, просто погрузиться в топь, пусть утягивает вглубь, к маме, пусть ил забивает мне рот, глаза, уши, пусть заполняет все вокруг, обволакивает с ног до головы.

И тут слышу ее зов: Эрин! Эрин! Чувствую, как ее руки поддерживают меня, не дают утонуть. Эрин, шепчет, только не останавливайся! Не сдавайся! Она помогла мне высвободиться из ила. Подхватила меня, и я двинулась дальше. Тянусь вперед, ползу, оскальзываюсь. И вот под ногами оказалась почва потверже. Я выбралась на нее. Стою на коленях и плачу — слова не сказать. Мальчишки всё окликают. Страх в голосе. Я дернула за канат. Он натянулся.

— Все в порядке! — кричу. — Со мной все в порядке.

Сказала, чтобы они двигали ко мне вдоль каната. И они тоже поползли сквозь топь и тьму и в конце концов оказались рядом со мной. Мы посветили друг на друга фонариками. Черные блестящие дрожащие существа, вроде тех, что образовались из воды, глины и мрака миллион миллионов лет назад. Мы вцепились друг в друга. Так и стояли целую вечность, пока страх не отпустил и мы не разжали объятия. Январь сплюнул и выругался:

— Чертов плот! Теперь мне еще его вытаскивать. — Зыркнул на нас. — Не для того я его строил, чтобы потерять в первом же плавании. Не для того, чтобы он застрял насовсем в этой треклятой Черной Грязи.

Мы давай тянуть канат. Пыхтим, ругаемся. Наконец медленно-медленно плот удалось вытащить на сушу. Мы в полном изнеможении повалились на землю.

И тут я почувствовала ее руку у себя на плече. Услышала ее голос. Обернулась и впервые увидела ее лицо, ее светлые вдумчивые глаза, неотрывно глядевшие в мои.

— Ты сестра ли мне? — спрашивает. — Они братья ли мне?

Между пальцами у нее были перепонки. Лицо бледное, как луна. Глаза круглые, как луна, водянисто-голубые. Голос высокий, легкий, полный тоски.

— Сестра ли? Братья ли?

Мыш как вскрикнет. Январь схватился за нож. Мы отшатнулись. Снова провалились в черный ил. Она протянула к нам руки:

— Не уходи обратно в Черноты, сестра утраченная, утраченные братья мои!

Мы почувствовали, что трясина засасывает нас.

А она заплакала:

— Не уходи!

— Ох, черт, — всхлипывает Мыш. — Ох, черт! Черт! Я выкарабкалась обратно на сушу. Мыш и Январь тоже выкарабкались. Мы с Январем направили на нее фонарики.

— Вы идете за мной следом! — говорит.

Снова тронула меня за локоть перепончатой ладонью. Вздохнула.

— Как имя твое? — говорит.

— Эрин.

— Ах. Самое имя для сестрички.

И прямо засияла от восторга.

— А уж сколько я вас ждала, Эрин. Теперь пойдемте со мной к Дедуле. Я ему сказала, что видела вас. Теперь надо ему показаться.

Мы ни с места. Туман струится в лучах карманного фонарика.

— Он ждет, — говорит.

— Кто? — переспросил Январь.

— Дедуля. Мой Дедуля. Гляди.

Она обернулась, и туман чуть рассеялся. Лучи фонарика озарили мужскую фигуру у нее за спиной. Высокую и черную, как ночь и ил. Одетую в шорты и тяжелые ботинки. В одной руке ведро, в другой — огромная лопата.

— Они вот, Дедуля! Разве не говорила я тебе? Вот сокровища мои идут из черной Черной Грязи.

Его глаза блеснули в темноте. Он откашлялся и сплюнул:

— Сбрось их обратно в текучую воду, деточка!

— Ну, Дедуля!

Он шагнул к нам, на ходу подымая лопату:

— Давай я закопаю их обратно в ил!

— Ну, Дедуля!

Он остановился и посмотрел на нее.

— Они тебе никто, — говорит.

— Дедуля, вдруг правда сокровища мои наконец появились.

Он собрал пятерней ил с лица и бросил за спину, в трясину. Туман снова сгустился.

— Веди их ко мне, — говорит. — Там посмотрим.

Мы слышали, как он повернулся и как захлюпала грязь под его ботинками.

— Я приведу их к тебе, Дедуля! — говорит. — Ты иди почистись, а я приведу их к тебе.

Протягивает к нам руки:

— Пойдем!

Мы ни с места.

— Там тепло, уютно, там еда!

— Он убьет нас, на фиг, — говорит Ян.

— Нет! Он будет любить и охранять вас, как любит и охраняет Небоглазку.

— Это ты — Небоглазка? — спрашиваю.

— Я — Небоглазка, сестра моя!

Она просияла улыбкой.

— Надо идти со мной, — говорит. — Эта Грязь — опасность. Надо уходить, пока не пришла текучая вода и не смыла вас.

Я посмотрела на Января, на Мыша. Делать нечего.

— Пойдем, пойдем! — пела она.

Повела нас по суше. Плот мы тащили за собой. Привязали его к древнему швартовочному кольцу и поднялись за Небоглазкой по остаткам лестницы к остаткам причала. Карабкаясь за ней, я увидела, что между пальцами ног у нее тоже перепонки. Наверху она протянула руку каждому из нас, помогая подняться. Попыталась коснуться наших лиц. Мы все как отшатнемся. А она только улыбается: