Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)

Он покрывал суриком стены, и пол, и потолок, красил и красил размашисто, щедро. Никто не кричал на него, что не так, никто не смеялся, когда капал себе на голову. А кроме того, сперва можно было любую картину нарисовать и уж потом по ней малярничать в свое удовольствие. Правда, сильный, дурманящий запах не очень приятен и в горле стоит комком, но сурик есть сурик, его предупреждали, а вытерпеть не столь уж трудно.

Алеша терпел полчаса, и час, и еще какое-то упущенное вниманием время. Сначала было похуже, щипало глаза, но после совсем освоился, акклиматизировался в ядовитой атмосфере. Он даже перекурить на палубе не хотел, садился тут же и отдыхал, когда рука уставала махать над головою. Зато ему хотелось — непременно, во что бы то ни стало, ужасно хотелось! — покрасить весь трюм целиком, не откладывая для продолжения в следующей смене. Вот удивятся ветераны! Пожалуй, никто из них не осилил бы это безвылазно, за один прием. А он осилит, превзойдет бывалых работяг, покажет себя. Вот обалдеют!..

Они обалдели — что верно, то верно. А насчет похвал и триумфа Алеша ошибся, хотя выполнил задание в рекордно короткий срок. Когда выполз из люка перепачканный суриком с головы до пят, бледный, шатающийся и будто окровавленный, Старик только охнул и тотчас навстречу кинулся.

— Салажонок! Ты все это время был там?

— Был! — гордо ответил он. — Кончил за один раз! А вы…

Продолжить торжественный рапорт Алеша не смог. Внезапно его повело в сторону, швырнуло, в другую, и, не окажись рядом бдительного механика, он грохнулся бы на палубу, как подпиленный. Однако Старик не дал. Подхватив под руки сраженное тело, протащил его к борту, догадливо устроил на поручнях вперевес.

— Трави, трави, сынок, — стал упрашивать хлопотливо и жалобно. — Ну — раз! Ну — еще! Вдохни глубже и трави, не держи.

Прибежал Дворянинов и тоже засуетился, запричитал баском. Галая не было — на рефулере. Зато сам багермейстер, заметив палубное происшествие, бросил свой пульт и поспешил вниз.

— Я красил… Я хотел… — уже без гордости пытался объяснить Алеша, но у него не получалось.

Потом его отвели в кубрик, уложили на скамье, всунули в рот каких-то таблеток. Старик сидел рядом, словно у постели умирающего, и соболезновал, и сердился, и бубнил, и ворчал… Когда героический маляр отдышался, в награду ему было:

— Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет!

Не первый раз говорили такое ветераны и не последний, понятно. Алексея же эти изречения волновали теперь все меньше и меньше, поскольку ничего другого уже не ожидал. Постепенно привыкал он сдерживать свою инициативу, и помалкивать отстраненно, и даже увиливать от текущих дел. К осени, как было сказано, доработали они, ветераны и новичок, до взаимного недовольства и безразличия. А тут еще всякие недоразумения одно за другим. Первое: упал в воду с подсобного крана, когда вылавливал крючком якорный буй. Второе: тоже на кране, только похуже вынужденного купания.

В тот раз подвигали земснаряд на новые рубежи. Он ведь не самоходный, этот водоплавающий дом, его челночное движение ограничено точками дна, за которые держится якорями. Подтягиваясь на якорных тросах, как паук в своих тенетах, земснаряд выбирает грунт с одного квадрата, потом принимается за другой, и для этого якоря перекладывают. Поднимают и опускают их с помощью плавучего крана. А кран таскает за собой катерок-буксир, обычно маленький БМК. Вот и тогда все таким же образом происходило. И вдруг — накладка. С верхнего блока стрелы соскочил лебедочный трос. Кому лезть на кран, чтобы водворить его на место? Салаге. Ведь не старому Старику и не Галаю с непомерным животом. Ну, Алеша и вскарабкался по перекладинам, ему нетрудно. Высвободив заклиненный трос, направил в пазе, как полагается. Махнул рукой: дескать, готово, тащите. Старик включил лебедку. И вот тут, придерживая упругую, взъерошенную петлю, Алеша въехал вместе с нею на блок пальцами…

— Это надо же! — ругались после механики. — Как тебя угораздило, черт нескладный?

— Рукавицу зацепило, — объяснял он. — Трос-то весь в лохмотьях.

— У тебя всегда причина! У тебя все не так!

Между прочим, еще удачно отделался этот неудачник Губарев: только кончики двух пальцев прищемило ему. Почти пустяк, но десять дней и в самом деле сидел на больничном. А какому багермейстеру это понравится? Никакому. Даже терпеливый Лаптев осуждал в душе новое безобразие младшего электрика.

А он, такой каверзный парень, разгуливая праздно по городу, додумался наконец до решительного акта: взял и накатал бумагу на расчет. Конечно, мама весьма способствовала оформлению идеи. Ну как же! Сперва два пальца повредили, потом и целую руку отхватят на страшном земснаряде. И поэтому: «Бог с ними, с деньгами, уходи, Алешенька, уходи!» Он и послушался, согласился, тем более что давно вынашивал замысел. Короче говоря, залечив свою травму, Алексей прибыл на участок с готовым заявлением в кармане. Но конторские люди сказали: пускай багер сначала подпишет. И тогда он вышел на дежурство. Вышел, отдежурил, а листочек из кармана почему-то не достал.

Встретили его, кстати, широченными улыбками, хохотом (Дворянинов), дружескими шлепками по спине и по плечам. Они орали наперебой:

— Салага! Сынок! Явился! Как твои грабли? В носу ковырять можешь? А мы тут без тебя… Иди возьми новые рукавички…

Потом ничего такого уже не было, была только работа, работа, работа… Однако Алеша постеснялся предстать перед багермейстером и на вторую смену, и на третью, и еще неделю спустя. Все думал: вот будет скандал, вот случится какая-нибудь неприятность, тогда сразу — «Подпишите, товарищ Лаптев!». А пока ладно, немного осталось, больше терпел.

Свое заявление он сохранял в записной книжке в куртке, которую вешал в шкафчик, приходя на работу.

А неприятность не заставила себя ждать, произошла ночью в конце сентября.

Дождь. Ветер. Шторм. Темнота.

Земснаряд болтался на волнах впустую: не гудел моторами, не громыхал камнями по трубам, не гнал плановую пульпу. Еще днем вырубили ток на подстанции, и потому обогревались и освещались от дизеля, что на плавучем кране. Кран жался под бортом плечистой посудины с заветренной стороны, как Шавка возле Полкана. Ему было страшно — маленькому подсобнику большой гидромеханизации. Ветер усиливался. Волны шли чаще и круче. Шторм накапливал ярость, грозил неминуемой бедой.

Близко к полуночи участок предупредил по рации: скорость ветра… порывами… высота волны… принимайте меры согласно инструкции. Лаптев положил трубку, чертыхнулся, какое-то время сидел у пульта, пытливо вглядываясь в кромешную тьму за стеклом. Потом встал и вышел из рубки. Шквал дождя напористо саданул в спину, и Лаптев опять вспомнил черта, ибо совестно стало выгонять людей на понтоны. И чего думала дневная смена? Вот бы их самих теперь турнуть!..