Глеб Паншин - Веселая дорога

Я шел и думал: «Черт меня дернул предложить этот поход. Есть хочу, как волк. Устал, как лошадь, а конца дороги еще и не видно. Знал бы, что так далеко, ни за что не позволил бы Сашке уговорить себя идти в этот проклятый Каменный лес. А Сашка тоже хорош! Не мог заранее по-дружески предупредить». Только говорить об этом вслух у меня и в мыслях не было. Тут бы моей дружбе с ребятами сразу пришел конец. Поэтому я решил идти до тех пор, пока не свалюсь и не умру.

И еще я подумал: «Может быть, дедушка про эту дорогу писал? Впрочем, нет, о лыжах в письме не было ни слова».

Чем дальше мы уходили от города, тем сильнее мне хотелось домой. Я почему-то вспомнил, что сегодня по телевизору показывают «Четырех танкистов и собаку», что за каникулы я так и не успел припаять к паровому котлу новую медную трубку, что мама, наверное, уже напекла пирогов с капустой, и они, конечно, остынут к моему возвращению. От этих размышлений у меня почти совсем испарилась сила воли, и я сказал себе:

«Пройду еще ровно две тысячи шагов, лягу на снег и буду отдыхать, сколько влезет. Пусть ребята что хотят со мной делают, а дальше я не пойду».

Я опустил голову, чтобы нечаянно не выдать себя, и начал считать шаги.

Когда я досчитал до тысячи восьмисот двадцати, мы пришли в Каменный лес. И со мной случилось необыкновенное чудо. Я не только не умер, а, наоборот, как будто воскрес. Идти стало легко, словно я только что стал на лыжи. Никогда бы раньше не поверил, что у меня в запасе может еще остаться столько сил. Я готов был петь от радости на весь лес, и мне хотелось поделиться своей силой с ребятами. Но им хватало своих собственных сил. И мы во весь дух помчались по лесной просеке, наверное, потому, что нам захотелось эту лишнюю силу немножко израсходовать.

Лес оказался только по названию Каменным, а на самом деле он был живым и замечательно красивым. По-моему, это вранье, что лес зимой спит и ничего не слышит, не видит. Он не спит, а только дремлет и отлично замечает все, что делается. Это особенно чувствуется, когда идешь на лыжах в полной тишине. Снег под лыжами вроде бы шепчет, а деревья передают этот шепот друг другу.

Сашка привел нас на большую поляну и скомандовал привал на обед. Он достал из своего рюкзака котелок, две пачки гречневой каши с мясом и деревянные ложки. Мы разложили костер, и через час свершилось новое чудо — гречневая каша на воде из снега.

Пока мы сидели у костра и ели кашу, у нас незаметно начался разговор о том, кто кем хочет быть, когда закончит школу. Врать нечего, я первый заспорил, что быть изобретателем — самое замечательное. И тогда Сашка сказал:

— Давайте не будем спорить. Пусть каждый расскажет свое, а Гаврилыч у нас будет судьей.

— Где мои пятнадцать лет?! — с радостью согласился Гаврилыч. — Мне бы лучше поспорить, но раз надо судить, то валяйте, соревнуйтесь. Только чур, без вранья. Мы начали по кругу с Федора.

— Я вот иногда, — сказал Федор, — что-нибудь увижу новое, интересное, и мне сразу хочется взяться за это дело. А пройдет несколько дней, я снова хочу быть водолазом. Я решил стать водолазом, когда посмотрел кино «Гибель «Орла». Потом книжки еще читал «Бешеная акула» и «Подводные мастера» писателя Золотовского. Мне больше всего нравится, что никто, кроме водолазов, не знает по-настоящему, какова жизнь на дне моря. Они могут и затонувший корабль отыскать, и клад или еще что-нибудь интересное. У меня дома целая пачка вырезок из газет и журналов про водолазную работу. Я, между прочим, на Черном море хочу работать. Там тепло и разных фруктов хоть отбавляй.

— Все? — спросил Гаврилыч, когда Федор кончил.

— Все, — ответил Федор. — Но еще я люблю нырять с маской в плавательном бассейне. Это, наверное, в счет не идет, как и фрукты?

— Все идет в счет, — сказал Гаврилыч. — Здорово! Завидую Федьке! Я бы тоже на водолаза согласился учиться, чтобы за морскими ракушками нырять.

А Сашка признался:

— Я не знаю, кем буду. Я, например, больше всех уважаю Максима Горького. Он в молодости прошел пешком тыщу километров. Когда он шел, то не знал, кем будет. А увидел, узнал, как трудно живется людям при царе, и выбрал себе главное дело — стал писателем, чтобы помочь народу добиться хорошей жизни. Он и про Данко для этого написал.

— Значит, ты хочешь стать путешественником и писателем? — спросил Гаврилыч. — Я думал, ты чемпионом по гимнастике будешь.

— Гимнастика — это само собой. Я чемпионом очень хочу стать. Но прежде, чем выбрать главное, обязательно напутешествуюсь.

— Завидую путешественникам! — воскликнул Гаврилыч. — Где мои пятнадцать лет? Я бы прямо сейчас хоть в Африку, хоть в Тулу. Здорово Сашка насчет путешествий придумал!

— А я, — сказала Танька, — поступлю в медицинский институт, стану врачом и уеду на Чукотку лечить эскимосов.

— Почему эскимосов? — удивился Гаврилыч. — Тебе что, здесь людей мало?

— Раз я решила лечить эскимосов, значит, так и будет!

— Ну, и лечи себе на здоровье! — махнул рукой Гаврилыч. — Доктором тоже хорошо быть. Другим людям можно горчичники и рыбий жир прописывать, а себе только вкусные лекарства или витамины в крайнем случае. Завидую Таньке! Валяй, Тимка, теперь ты рассказывай.

К ответу я был давно готов.

— По-моему, самое интересное — стать изобретателем. Лично я могу с утра до вечера мастерить. Например, из четырех сломанных велосипедов можно сделать такой вездеход, который по снегу и вообще по любой дороге будет мчаться, как вихрь.

На таком вездеходе можно запросто сгонять на Чукотку к Танькиным эскимосам, а если надо, то и на Черное море к Федору.

— А ты не врешь? — спросил Гаврилыч.

— Зачем мне врать? Изобретатели все могут, они до всего додумываются собственной головой и мастерят свои изобретения тоже собственными руками.

— Тогда ты прав, — согласился Гаврилыч. — Изобретателем быть — это очень здорово. Мне даже завидно стало.

Тут я не вытерпел.

— Чего ты всем говоришь: здорово, завидую! Ты лучше рассуди нас по справедливости, если тебя судьей выбрали.

— А я, честное слово, всем завидую! — сказал Гаврилыч. — Потому что мне все нравится.

— Как же ты будешь первенство определять? — спросила Танька.

— Очень просто. Раз мне все нравится, значит, всем вам я присуждаю второе место. А первое место себе заберу.

— Почему же тебе — первое? — спросил Федор.

— А потому, что я строителем буду. Я построю самый красивый и самый замечательный в нашем городе дом. И все мы в этом доме будем замечательно весело жить

И тогда Федор крикнул:

— Бей судью!

Тут мы устроили кучу-малу, и всем стало весело.

Обратная дорога оказалась в два раза легче. Это было еще одно чудо. Боюсь, что скоро у меня накопится столько чудес, что я запутаюсь, где чудо, а где просто так.