Юрий Яковлев - «Жених и невеста»

Они шли рядом. И упругий ветер с моря дул им в спину, словно поторапливал их. А высоко на крышах несли свою трудную службу флюгера: летели железные петухи, плыли рыбы, и всадник на коне скакал над городом.

Он умел ходить на руках и поэтому пользовался всеобщим уважением. Все мальчишки нашего двора втайне завидовали ему, но никто не осмеливался плохо отозваться о нем или посмеяться. Потому что он обладал еще одним удивительным свойством — он был доставалой сладостей.

Почему я вспомнила о нем сегодня, с трудом поднявшись на третий этаж, не в силах преодолеть затянувшуюся одышку? Я упала на диван и долго лежала, глотая воздух сухим ртом. Я чувствовала себя беззащитной перед своей болезнью и в поисках поддержки наткнулась в памяти на доставалу сладостей. Он сразу завладел моими мыслями, и я поймала себя на том, что лежу одна и улыбаюсь. Чему я улыбаюсь? Ах да, он был доставалой сладостей, но сам никогда не ел ни конфет, ни варенья. У него от сладкого обволакивало веки липкими ободками. Глаза превращались в щелочки. Он очень мучился… Но при этом у него была удивительная способность доставать сладости для других.

Помню, во дворе раздался страшный грохот. Это он катил по булыжникам бочку из-под яблочного повидла. Бочка была пустая, но внутри на стенках оставалось еще много добра. Мы окружили бочку и заглядывали в нее, как в колодец.

— Годится?

Доставала сладостей обвел всех торжествующим взглядом.

— Годится! — ответили мы.

— Тогда лопайте!

И сразу десяток рук опустились в бочку. Повидло было прокисшим, но это никого не останавливало — ели за милую душу. Ели пальцами, стараясь как можно глубже запустить руку, чтобы достать до дна: там было больше остатков. Иногда попадались яблочные косточки. Наш друг тоже заглядывал в бочку. Но не ел. Только вдыхал в себя аппетитный кислый аромат и исподлобья посматривал на нас. А мы и не замечали, что он не ест…

Ну и наелись же мы тогда повидла! Целый день потом пили. А в другой раз он собрал нас у старого тополя:

— Постный сахар годится?

— Годится! — естественно, отвечали мы.

— Тогда надо наносить дров в четвертую квартиру.

— Годится!

Мы отправились носить дрова. Что нам стоило! Мы были готовы перенести в четвертую квартиру все дрова из всех сараев.

Еще он умел ходить колесом. Но колесом ходили и другие, а на руках только он — доставала сладостей. Время было тяжелое, послевоенное. Мы ничего хорошего не видели. Он выручал нас. Сам в рот не брал сладкого, но когда перепадало другим — радовался. Мы ничего не понимали, считали его чудаком. Подумаешь, болезнь! Мы говорили:

— Ешь, чудак-человек!

Он мотал головой и снова отправлялся на поиски месторождений сладкого. У него была способность находить то, что ищет.

— Ребята, у Пузыря в кармане кулек с леденцами. Годится?

— Годится! Но Пузырь не даст!

— Мы потрясем Пузыря. Он на лестнице ест втихомолку. Пошли!

Мы отправились на лестницу трясти Пузыря. И снова у каждого из нас сладко оттопыривалась щека.

В те дни у меня появилась одышка. Врачи определили порок сердца. Велели лечь.

Он пришел ко мне и спросил:

— Где у тебя болит? Покажи!

Я показала.

Он ткнул себе пальцем в грудь:

— Что там болит?

— Сердце.

Он снова ткнул себя пальцем и прислушался, словно хотел почувствовать мою боль у себя. Я с любопытством смотрела на него.

— У меня там ничего не болит, — разочарованно сказал он. — Может быть, у меня нет сердца?

— Есть! Сердце у всех есть. Даже у Пузыря.

— А какое сердце, знаешь?

— Знаю! Как червонный туз.

Он понимающе кивнул головой:

— Красивое сердечко.

— У меня оно некрасивое, — вздохнула я.

— Почему у тебя некрасивое?

— Потому что болит.

Он сочувственно посмотрел на меня и спросил:

— Хочешь конфет?

— Ничего я не хочу.

Его лицо вытянулось, стало серьезным.

— Раз не хочешь — значит тебе действительно плохо. Но я тебя вылечу!

— Дурачок, — сказала я.

Он не обиделся. Мы вообще тогда не обижались на слово. Он сказал:

— Вылечу! Я достану тебе такое лекарство, которое вылечивает даже раненых. Ты еще захочешь конфет. Я наношу дров в четвертую квартиру и принесу тебе соевых батончиков. Три штуки. А может быть, пять.

Несколько дней он пропадал, и я решила, что доставала сладостей забыл о своем обещании. Нет! Оказывается, он бегал по городу в поисках лекарства. Был уверен, что от каждой болезни существует лекарство и нет на свете неизлечимых болезней, хотя сам никак не мог вылечиться. Не ел сладкого, а глаза у него всегда были воспалены, болели. Но это не останавливало его. Он обошел ради меня все аптеки, и везде ему говорили одно и то же: «Нет лекарства от порока сердца». Он не верил. Искал. Это оказалось потруднее, чем прикатить бочку из-под яблочного повидла или потрясти скупого Пузыря.

Мой дружок терпел неудачи, но не сдавался. Он говорил мне:

— Жди! Я что-нибудь придумаю. У тебя будет здоровое сердце, красивое, как червонный туз.

Я верила в его могущество, потому что человек, который в трудное время доставал для товарищей сладости, мог достать что угодно — даже лекарство от порока сердца.

Болезнь то отпускала меня, то неожиданно подкрадывалась, и сердце громко стучало — подавало сигнал тревоги. Никто из ребят не слышал этот сигнал. А он слышал…

Шло время. Мы становились старше. Доставала сладостей больше не вспоминал о лекарстве. Но каждый раз, встречая меня, он говорил:

— Жди! Я что-нибудь придумаю.

И мне казалось, что все время он только и думает, как исцелить меня.

И однажды он пришел. Я не узнала своего дружка: его лицо стало серым, а под глазами появились голубые, словно нарисованные кисточкой ободки. Он дышал тяжело, как при пороке сердца. Я сразу заметила эту перемену и спросила:

— Что с тобой?

— Ты будешь здорова, — был ответ. — Тебя вылечат. Я дал им за это кровь.

— Какую кровь?

— Обыкновенную. Свою.

Он закатал рукав, и я увидела на сгибе руки бурое пятно йода.

— Что это? Рана?

Он усмехнулся:

— Отсюда брали кровь.

— Зачем?

— В больнице мне сказали: «Можешь выручить?» Я спросил: «Что для этого надо?» Они сказали: «Кровь можешь дать?» Я сказал: «Дам!» Я понял, что если я их выручу, они выручат меня, то есть тебя. — Тут он улыбнулся и доверительно сказал: — Я наврал им, что мне восемнадцать лет.

В тот день доставала сладостей был большим и сильным, самым лучшим из мальчишек. Я смотрела на него как на героя.

— Тебе было больно?

— Ничуть!

— Врешь! Тебе было больно!