Холли Шиндлер - Темно-синий

— Ты мне ее напоминаешь, — говорит Нелл. — Мою дочь.

От этих слов я даже непроизвольно отшатываюсь — кеды скрипят на древнем деревянном полу, — так я отскочила бы от опасной собаки.

— Но эту все равно нельзя будет выставить, — говорит Нелл, показывая на пляжную фотографию. — Это мой муж снимал, а не я.

Я всматриваюсь в фотографию еще пристальнее, чтобы не пропустить ни одной детали. Содранный лак на пальце ноги, мокрые пряди волос, прилипшие к щеке, родинка, поцарапанное колено.

Нелл хмыкает, слегка принужденно, но это моментально разряжает обстановку.

— Ладно, девочка, — говорит она. — Ты работать пришла или что?

— Работать, — бормочу я. — А я… Я действительно напоминаю вам дочь?

— Я думаю о ней каждый раз, когда тебя вижу, — говорит Нелл, и ее слова рикошетят от стен, словно пули.

Если бы в жизни все было как в фильмах Джона Хьюза: «Милашка в розовом», «Клуб „Завтрак“» и т. д., — то Круг был бы местом, где собирались бы молодежные компании. На Кругу (странный, почти круглой формы тупик, врезающийся в пустырь между школой и принадлежащим «Кеймарту» автосервисом) всякие панки, готы, наркоманы и просто лоботрясы парковали бы свои ржавые колымаги и раскуривались бы перед первым уроком. Если бы в жизни все было как в фильмах Джона Хьюза, то богатенькие девочки, проводящие жизнь в спа-салонах и появляющиеся в дорогущих платьях на каждом школьном мероприятии, заставляли бы папочек арендовать им парковочные места поближе к главному входу или, еще лучше, поближе к расположенным неподалеку теннисным кортам — еще бы, никому ведь не хочется, чтобы голытьба поцарапала новенькую «мицубиси».

Естественно, в нашей школе тоже не обходится без богатеньких, ну может, штук пять на класс наберется. Они правда ездят на новеньких машинах, фамильярничают с учителями и держат весь мир в своих тонких пальчиках с отполированными в маникюрном салоне искусственными ноготками. Но в основном тут у нас беднота. В самом прямом смысле, например, в таком: «Не связывайся с этим нищим сбродом», «По тебе тюрьма плачет», «Тебе в этой школе не место, потому что ты ее не уважаешь». Или в таком: «Ты сам себя не уважаешь, и поэтому ничего путного из тебя не выйдет».

Я тащусь по бесконечной парковке «Кеймарта» и вижу, что на Кругу уже полно народу. Ну да, признаю, многие из ребят курят, и некоторые выглядят довольно живописно. Они здесь кучкуются, потому что Круг находится за пределами принадлежащей школе земли, и у мистера Гроуса, школьного охранника, нет тут никакой власти. Но это не анархия, понимаете? Это просто свобода. Последний вздох перед тем, как пройти через школьные ворота и превратиться в нищего.

Когда подошва моей кедины ступает на Круг, я замечаю его. Джереми. И черт побери, мое сердце начинает биться, как выброшенная на берег рыба.

Он стоит в окружности черных футболок, вместе они напоминают лепестки зачахшего и почерневшего цветка. Все остальные курят, а он просто стоит, засунув руки в карманы, и смотрит прямо на меня. Налетевший ветер бросает его длинные темно-русые волосы ему на лицо.

— Ну что, моя доска готова? — кричит он мне.

Его слова играют роль «спящего полицейского» — я запинаюсь, приостанавливаюсь, бросаю взгляд в дальнюю часть Круга, где стоит Дженни, облокотившись на свою двухцветную рухлядь — красную с синими крыльями, — и курит сигарету. Я пытаюсь послать ей мысленный призыв посмотреть в мою сторону, увидеть, что здесь происходит, — у нас все выходные не было возможности поговорить, хотя я послала ей несколько сообщений. В общем, я так и не похвасталась перед Дженни той встречей с Джереми… да и, по правде говоря, было бы лучше, если бы она просто увидела, что он со мной заговаривает. Клянусь, я раньше думала, что это может случиться разве что с такими девчонками, как Дженни, которая прошлой осенью только рассмеялась, когда обнаружила в школьном туалете на дверце кабинки надпись: «Дженни Джемисон — ШЛЮХА!»

«Погляди, — гордо сказала она мне тогда. — Если смешать в блендере Кармен Электру, Пэм Андерсон и Ким Кардашян, то получусь я». Она вытащила из рюкзака ручку и нацарапала: «Завидуешь! Ты-то лишила себя девственности собственной РУКОЙ!!!»

Мне хочется, чтобы Дженни увидела меня с Джереми, улыбнулась: «Шалунья!» — и лукаво подмигнула. Она бы сняла с запястья старый серебряный браслет, который был постоянно при ней, и забрала бы им волосы в «хвост». Я серьезно. У нее такие волосы, что это можно сделать. Она всегда схватывала свои длиннющие, густые, волнистые каштановые волосы браслетом, и, когда проходила по школьным коридорам, девицы показывали на них пальцем и удивлялись, как такое вообще возможно.

Но Дженни курит и смотрит на сигарету, задумчиво стряхивая пепел прямо себе на кеды. Порыв ветра взметнул ей волосы, разбросал их во все стороны, и вдруг кажется, будто они тонкие и сухие.

— Ну так что? — снова спрашивает Джереми.

— Я… Твоя…

— Моя доска. Только не говори, что забыла. Я дал ее тебе раскрасить.

Челюсть у меня отвисла так низко, что, наверное, напоминает распахнутую оконную фрамугу.

— Аура. — Джереми разочарованно цокает языком и упирает руки в боки, явно изображая нашего директора. — Только не говори мне, что увиливаешь от своих обязанностей. — У него за спиной его чернофутболочные приятели — что удивительно, все, как один, краснорожие, — содрогаясь в конвульсиях, сдерживают смех. Но Джереми не обращает на них никакого внимания и продолжает, как будто мы с ним лучшие друзья: — Это на тебя совсем не похоже, мисс Я-Перескочила-Через-Класс.

— А ты откуда это знаешь? — спрашиваю я, наморщив лоб так сильно, что, скорее всего, выгляжу как шарпей.

Джереми улыбается:

— Я помню все, что говорила о тебе твоя мама на занятиях. Я был… коллекционером сведений об Ауре. До сих пор все помню. Все факты. У меня сестра собирает цветочные лепестки и сушит их между книжными страницами. Чтобы вспоминать хорошие времена. У меня тоже вроде того. Воспоминания об Ауре — как лепестки в книжке.

Ладно, и как надо реагировать, когда тебе такое говорят? Ну вот я и стою с открытым ртом, словно забытая на полке кукла чревовещателя, и жду, когда кто-нибудь наденет меня на руку и вернет дар речи.

Приятели Джереми гуськом тянутся к школе и машут ему, чтобы он не отставал. И он отступает, хотя мне очень этого не хочется.

— Моя доска, — говорит он. — Не забудь про доску. — Он разворачивается и бегом догоняет друзей.