Николай Печерский - Масштабные ребята

Подумал раб, подумал, а потом взял ножик и ткнул себя в поясницу. Перевязал рану и в середину покрасневшего вмиг платка спрятал драгоценный камень. Так и вынес его с прииска.

Вышел раб на берег океана и думает: «Что теперь, куда с алмазом верней всего податься?» А тут вдруг идет навстречу лихой матрос. Раб к нему.

— Так, мол, и так, — продай алмаз, а денежки поровну. И тебе хорошо и мне тоже. Ладно, что ли?

— О’кэй! сказал матрос. — Все в порядке!

Как все у них там было, как рядились, как судились, точно я не знаю, но только совести у матроса оказалось не больше, чем у нашего Манича. Матрос утопил раба, а камень продал за двадцать тысяч марок губернатору английской крепости Питту. Богатство не пошло впрок убийце. Матрос промотал деньги и с горя повесился.

Губернатор продал драгоценный камень французскому королевскому дому. Пока там охали да ахали от радости, грабители высмотрели, где лежит алмаз, и унесли его из-под самого носа вельмож… Алмаз попал к берлинскому купцу, а от него — к императору Франции Наполеону, который приказал вделать его в рукоять своей шпаги.

Если бы наш Манич жил в то время, он наверняка выковырял бы алмаз отверткой из шпаги Наполеона. Я в этом абсолютно уверен!

Прошло еще с полчаса и Манич проснулся. Он сбросил с головы шубейку и улыбнулся такой милой и невинной улыбкой, что я растерялся. Может, я сам потерял пироп и напрасно обвинил честного человека? И вообще, мы часто были несправедливы к Маничу и просто-напросто затюкали его. Если тебе каждую минуту будут говорить, что ты дурак, ты и в самом деле можешь свихнуться и стать дураком. Это медициной доказано давно.

Короче говоря, Маничу я ничего не сказал и решил посмотреть, что будет дальше. Наш Пал Палыч всегда говорит — терпение и еще раз терпение.

Города и даже вот такие маленькие поселки надо изучать долго и терпеливо. Но самое сильное и острое впечатление оставляет первая встреча. Пройдет время, и ты найдешь и тихую боковую улочку, и дом с кружевной резьбой над окнами, и узенькую скамеечку, на которой острый нож задумчиво вырезал ласковое и простое имя девчонки.

Но все равно, новым находкам не отнять и никогда не сгладить первого впечатления. Оно будет всегда жить в твоем сердце. Вот и сейчас я закрою глаза и вновь вижу на берегу Вилюя длинный прямой ряд бревенчатых домов. У них еще нет ни окон, ни дверей, ни деревянного крылечка, возле которого стоит замурзанный мальчишка с железным самосвалом на бечевке. На третий этаж ведут ребристые, заляпанные известкой сходни. В доме еще живет лесной воздух. Остро пахнет стружками, смолой и солнцем. Рядом с домом грохочет бетономешалка, суетится транспортер с прогнутой нескончаемой лентой.

Справа, возле самого лесочка, разбросаны низенькие, слинявшие от солнца и дождей палатки строителей, а чуть ближе стоит длинный деревянный барак. Над крышей барака дымит труба, из открытых дверей несет квашеной капустой. Повыше дверей висит новенький кумачовый лозунг: «Добро пожаловать!» Такие лозунги вешают у дверей клубов и военкоматов. Запах капусты и звон посуды сами за себя говорят, что это не клуб, а столовая. Впрочем, столовую можно условно назвать и клубом и красным уголком. По вечерам, отодвинув к стенке столы, здесь танцует под гармошку молодежь, пахнет одеколоном, пудрой и сапожным кремом.

У самой околицы поселка нас встретил шустрый черноглазый паренек в клетчатом пиджаке и узеньких городских брючках. С первых же слов мы узнали, что квашеная капуста и лозунг «Добро пожаловать!» имеют прямое и непосредственное отношение к нашему приезду.

— Мы вас уже давно ждем, — скороговоркой выпалил паренек. — Сейчас пообедаем, а потом я покажу вам стройку. Я воспитатель. Пошли скорее, повар волнуется.

Паренек говорил так быстро и слова ложились так плотно, что между ними невозможно было втиснуть не только свой вопрос, но даже лезвие ножа. Пал Палыч все же ухитрился найти на мгновение узенькую щель.

— Простите, как вас зовут? — спросил Пал Палыч.

— Иван Петрович. Но вы можете звать меня просто Ваня. Я человек не гордый. Я — штукатур, но сейчас я воспитатель. Я эту работу скоро брошу. Ну ее к черту! Пошли, что же вы стоите?

Мы подчинились воспитателю и пошли за ним.

Ваня распахнул дверь столовой и голосом, каким приглашают только на бал-карнавал, сказал:

— Заходи, братва!

Мы не знали, как вести себя с этим веселым суматошливым пареньком. Наше представление о воспитательной работе было несколько нарушено. Ваня не делал нам никаких замечаний, не совал нос, куда не надо и даже не замечал, что мы полезли за стол с немытыми руками.

Ваня трещал как заведенный. За полчаса мы узнали о нем столько, сколько не узнаешь об ином человеке за целый год. Если бы Ваня был учителем, он заканчивал бы свои уроки за десять минут. Мы даже пожалели, что Ваня воспитывал каких-то других, незнакомых людей. Кто-кто, а мы бы уж нашли с ним общий язык!

В воспитатели Ваня попал по недоразумению. До Якутии он работал в городе Орле и вечером учился в десятилетке. Однажды молодого штукатура вызвали в комитет комсомола и предложили поехать в Якутию. Ваня не отбрыкивался, как некоторые другие, от холодных суровых краев. Собрал чемоданишко и фюйть на Север.

Приехали вместе с Ваней на строительство нового поселка много других пареньков и девчонок. Ребят привезли в палатку, выдали каждому новое вафельное полотенце с черным клеймом на уголке и сказали: «Живи!»

Запасного воспитателя у здешних строителей не оказалось, а добровольно идти на эту должность тоже никто не хотел.

Не успел Ваня понять, что к чему, как уже был воспитателем. Культинвентаря, без которого немыслима серьезная воспитательная работа, Ване выдали немного — затрепанную одноактную пьесу без заглавия, коробку домино и две сапожных щетки. Одну для желтого крема, а другую — для черного.

Работы у Вани тоже было немного. Поднимать ребят на зарядку, следить, чтобы они чистили зубы порошком, заправляли как следует койки и отваживать их от дурных привычек. Ребята имели моду валяться в одежде на постелях и драить чужими одеялами ботинки. Две щетки, выданные под расписку, исчезли на второй же день несчастной Ваниной службы.

После обеда Ваня повел нас в общежитие. Строители дали две палатки нам и две палатки седьмому-б. Между прочим, у седьмого-б не было ни классного руководителя, ни преподавателя по труду. Неизвестно почему, и того и другого отправили перед самым нашим отъездом в ДОК, то есть в школьный деревообрабатывающий комбинат. Все заботы о седьмом-б свалились на Пал Палыча.