Николай Печерский - Масштабные ребята

— Дети, — сказала она, — еще ничего не решено. Мы вам объявим…

После неудачного разговора с ИО я решил взять инициативу в свои руки и лично сходить в нашу дамскую и мужскую парикмахерскую.

Парикмахерскую я посещал редко. Дома у нас была своя машинка. Когда мама приезжала из тайги и воспитывала меня за свой счет, она сама стригла меня. Мама у меня мастер на все руки.

Я не пожалел десяти копеек и, не откладывая дела в долгий ящик, пошел на разведку. Парикмахерская была в самом конце Малой Садовой, возле промкомбината.

В одной и той же крохотной комнате помещался мужской и дамский салоны. Тут было загадочное царство ножниц, щипцов для завивки, пудры, замусоленных баночек с кремами и ядовитых, как серная кислота, одеколонов.

Когда я пришел, хозяин этой лаборатории Арон Маркович брил приезжего охотника-якута и мне пришлось подождать. Арон Маркович не торопился. Клиенты от него не убегали. Вокруг на тысячи километров другой парикмахерской не было.

Я вошел в салон и, немного робея, сел в кресло. Я боялся всего острого и блестящего, особенно шприцев и щипцов, которыми дергают зубы.

Арон Маркович взял в руки ножницы, пощелкал, как Ленька Курин, над головой и начал стричь. Арон Маркович никогда не спрашивал школьников, как их постричь. Если приходил первоклассник, Арон Маркович стриг «под нуль», то есть наголо, если мальчишка был из третьего класса, — оставлял ему маленький чубчик. Семиклассников и всех остальных Арон Маркович стриг под «полечку».

Арон Маркович стриг меня и без конца рассказывал про всякие разности. В парикмахерскую приходило много людей. Арон Маркович наматывал все, что слышал от людей, на ус, был поэтому всесторонне подкован и имел собственные суждения по всем областям науки и знаний.

Арон Маркович остриг половину головы, потом отошел в сторону, придирчиво осмотрел свою работу и сказал:

— Так-с, кем же ты хочешь быть, молодой человек?

У меня остро и томительно заныло в душе. Я знал, что вопрос был задан не случайно. Но я сдержал себя и как можно спокойнее ответил:

— Еще ничего не решено, нам объявят…

Арон Маркович, по-видимому, ждал более четкого и определенного ответа. Он снова пощелкал ножницами над моей головой и сказал:

— Арон Маркович стриг и брил много людей. Я знаю, сколько я стриг? Три миллиона, пять миллионов! И я тебе, мальчик, скажу: парикмахер — это вещь. Ты понимаешь, что я говорю?

Выслушав мой утвердительный и не совсем честный ответ, Арон Маркович продолжал с еще большим жаром:

— У каждого человека своя конфигурация головы. У одного — круглая как шар, у другого — редькой, у третьего, извиняюсь за выражение, — как дыня. Человеку неприятно с такой дыней появляться на службе и в театре. Он приходит в парикмахерскую, садится в кресло и говорит: «Арон, сделай мне красоту». И я таки да, делаю ему красоту!

Арон Маркович повертел мою голову, как глобус, осмотрел со всех сторон и сказал:

— Арон Маркович пятьдесят лет делает людям красоту. Но у него старые руки, и он скоро пойдет на пенсию. Ты меня понимаешь?

Я сидел и не дышал. Теперь для меня было ясно все — от парикмахерства нам не отвертеться!

Арон Маркович по-своему понял мое молчание. Он ласково посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

— Если тебе скажут: «Выбирай хорошую профессию», — иди ко мне. Я сделаю из тебя парикмахера. Лучше, чем в Москве. Чтоб я так жил!

Мой будущий шеф и учитель смел щеточкой с шеи и ушей волосы, взял небольшое зеркало и поднес к моему затылку. Я смотрел в зеркало и ничего не видел. Перед глазами стоял непроглядный туман…

Хотели наш класс обучать на парикмахеров или нам только так показалось, точно сказать не могу. Но сейчас это не имеет никакого значения. Всем уже объявили, куда кого пошлют, и с болтовней было покончено раз и навсегда.

Больше всего повезло девятому и десятому классам. В школу навезли откуда-то целую кучу столярных инструментов — длинных и стремительных, как крейсеры, фуганков, веселых и беззаботных рубанков, въедливых работяг шершебков, солидных уравновешенных топоров.

Директор школы не зря звонил по телефону и выходил из себя. Были теперь в школе и стамески, и сверла, и пилы, и даже небольшой токарный станок по дереву. Токарный станок с ходу отвезли в большой деревянный сарай, в котором раньше хранили шкуры оленей. Теперь, как заявил сам директор, в сарае будет ДОК или, иными словами — деревообрабатывающий комбинат.

Наши девятиклассники и десятиклассники сразу подняли носы. Это все-таки не шутка — делать настоящую мебель! Неплохо пристроился и восьмой класс. Его в полном составе приняли в промкомбинат. Одаренные ученики будут там делать вешалки из оленьих рогов и вырезать человечков на собачьих упряжках, а бездарные варить клей в чугунных котлах.

Нам и седьмому-б тоже придумали работу. Зинаида Борисовна пришла к нам на самый последний урок и сказала:

— Ребята, радуйтесь, мы будем благоустраивать наш родной ПГТ!

Мы не хотели обидеть Зинаиду Борисовну и поэтому начали радоваться, кто как мог.

Зинаида Борисовна приказала явиться завтра в школу в девять часов и принести с собой краски, рисовальную бумагу и цветные карандаши. Точно такое же задание получил седьмой-б.

Между прочим, у нас в школе только два одинаковых класса. Почему в ПГТ набралось сразу столько семиклассников, никто точно ответить не мог — ни родители, ни учителя, ни сам директор школы Григорий Антонович. Это была необъяснимая загадка ПГТ.

На другой день Зинаида Борисовна раздала нам узенькие, похожие на билеты в кино, бумажки. На каждом билете была написана какая-нибудь фраза с восклицательным знаком в конце.

— Перерисуйте печатными буквами, — сказала Зинаида Борисовна. — Постарайтесь, чтобы было красиво. Вложите туда всю душу.

Надписи были разные. У меня — «Дерево — твой друг!» У Леньки Курина — «Украсим наш поселок цветами!»

Ленька приволок с собой большой загрунтованный холст, кисти и мольберт с тусклыми пятнами засохших красок. Места за партой Леньке не хватило и он уселся, как фон-барон, за учительский столик. Это было даже лучше, потому что рядом со мной села Ира-маленькая.

Ира-маленькая старалась изо всех сил. Лишь изредка она отрывалась от работы и спрашивала меня, какой краской красить. Каждую букву Ира красила отдельным цветом, а по уголкам рисовала маленькие, похожие на амеб, цветочки.

По соседству с нами корпел седьмой-б. Мы не знали, какие страсти кипят за дверью, но все равно были уверены, что утрем нос седьмому-б. Наш класс всегда был впереди.

Под конец все немного утомились и стали рассеянными. Я взглянул через плечо на Ирин плакатик и увидел, что наша отличница пишет слово «насаждения» через «о». Но Ире я ничего не сказал, потому что она уже «насолила» четыре бумажки с буквой «о». Кому надо, тот и так прочтет.