Рудо Мориц - Его большой день

Четверо партизан вмиг оказались под кривыми сливами у деревянного дома, который щурился в их сторону единственным маленьким, с ладонь, окошком. Окошко было покрыто ледяными узорами и до половины засыпано снегом.

Остальные притаились у забора. Они едва стояли на ногах, но оружие держали наготове.

Йожо с Габриелем напряженно прислушивались, чтобы не пропустить опасность. Йожо держал Грома за мохнатую шею и приговаривал:

— Тихо, Гром! Тихо!

И пес понимал его. Мудрыми глазами он смотрел на мальчика, как будто хотел сказать: «Понимаю. Не волнуйся».

Из-за угла дома показался командир. Он подозвал всех взмахом руки.

— В селе немцев нет. Наведываются они редко. Говорят, раза два или три приходил патруль, но, не увидев ничего подозрительного, больше не появлялся, — разъяснил командир.

— Тогда пошли! — стали торопить его партизаны, замерзшие у плетня. — Согреться надо, ноги одеревенели.

— Нет, друзья! — вернул их командир, когда они стали протискиваться в узкие двери. — Не спешите… Даже если в селе нам прямая опасность не грозит, надо быть настороже. Сначала выставим часовых.

— Но ведь холод собачий… — послышались голоса.

— Да, ничего не скажешь… И все-таки двоим придется потерпеть. Остальные согреются, тогда часовых сменим.

Все так закоченели, что добровольцев не нашлось, и командир назначил двоих сам.

Дом, куда они вошли, был небольшим и темным. В единственной комнатенке у глиняной печи сидели двое стариков: Мармуля и его жена. В углу за печью громко сопел рыжий с белыми пятнами теленок. Когда первые четверо партизан постучали в дверь, Мармуля вздрогнул и шаркающими шагами пошел отодвигать засов. Вместе с партизанами в комнату проник холод.

— Добрый день!

— Добрый день… и добро пожаловать! — пролепетал ошарашенный Мармуля. Он испугался при виде здоровых парней с оружием в руках. И спросил: — С чем пожаловали?..

— Нет в селе?..

— Чего? Молока? — переспросил Мармуля.

— Да при чем тут молоко?

— А чего же?

— Да немцев!

— Этих нет. Недели две назад были последний раз, но с тех пор, как навалило снегу и ударили морозы, больше не приходили.

Старик совсем успокоился и суровым голосом спросил:

— А вы кто будете?

— Партизаны!

— Гм… Вот как!..

Село было так далеко от остального мира, а сейчас, зимой, совершенно от него отрезано, что партизаны сюда не заходили. Но он слышал о них, о партизанах, разговор заходил часто.

— Ну заходите, погрейтесь!

Тогда Шимак вышел и позвал остальных.

Когда все втиснулись в комнату, старуха Мармулиха всплеснула иссохшими руками:

— Господи боже мой! Сколько вас!

— А откуда вы пришли в такое ненастье? — полюбопытствовал Мармуля.

— Из леса… с той стороны Сухого Верха, дедушка, — объяснил Хорват.

— Как же вам удалось пройти? — удивился старик, знавший, как труден этот путь.

Командир рассказал, почему им пришлось предпринять такой опасный поход. Мармуля качал седой головой. Старуха тяжело вздыхала.

— Ох, бедные мы, как церковные крысы, — начал Мармуля. — Одно слово — горяне… Коровенка, полоска поля под горой на склоне, навоз туда — прошу прощения — приходится на себе таскать. Кроме овса и ячменя, ничего не родит… Но что имеем, дадим. Вам ведь все сгодится, переборчивыми не будете.

— Да где уж там! — кивнули партизаны, которые грелись у глиняной ночки.

Мармуля сказал жене:

— Позови соседей! Разберем их по одному, по два. Всех ведь нам самим не накормить.

Вскоре в дом начали приходить жители села. Все в овчинных тулупах, в валенках и бараньих тапках, надвинутых низко на глаза.

Через минуту комната была полна до отказа. Полна не только людей, но и запаха овчины и еще едкого дыма от дешевого трубочного табака. И любопытных глаз.

— К нам пришли партизаны, — сказал Мармуля односельчанам.

Те закивали головами, как будто хотели сказать: «Видим, а дальше что?»

— Надо их накормить!

Опять молчаливые кивки. Пришедшие осторожно осматривались, разглядывал и партизан.

Наконец один из них, молодой парень, сказал:

— Мы знаем, вы против этих… с черепами на шапках.

— Да, — подтвердил Шимак. — Мы боремся против них и вообще против всякой несправедливости.

— Несправедливости? — недоумевающе спросил кто-то. — Какой несправедливости?

— Ну, например, против того, что вы здесь, за спиной у господа бога, тянете лямку, как скот, носите бадьи с навозом на спинах и ничего от этого не имеете и никто о вас не думает.

Слова командира задели за живое. Ведь их жизнь и вправду была лишь жалким прозябанием. И поэтому отозвалось сразу несколько голосов:

— Да, никто о нас не думает, разве что судебные исполнители.

— Вот видите! Никто вам не советовал, как облегчить заботы, никто не помогал. И нам тоже. Вот мы и стали сами думать, как сделать жизнь лучше.

— Значит, вы как когда то разбойники Яношика? — послышался у печки хриплый голос старика Мармули. — Они тоже боролись за бедноту.

— Правильно, дед, — подтвердил учитель. — Но мы уничтожим кривду действительно навсегда.

Одобрительный гул разнесся под низким потолком с закопченными балками.

Горяне оживились. Они стали похлопывать партизан по спинам. И тут кто-то из них заметил ребят.

— Ну и ну, и мальчишки с ними… А стрелять вы умеете?

— А как же, увидели бы — не поверили, — похвастался Габриель.

Крестьяне одобрительно засмеялись.

— И впрямь трудно поверить, что такие мальцы могут быть партизанами. Что от них толку? — махнул рукой один из крестьян.

Йожо было обиделся и хотел сказать ему что-то, но отец опередил его:

— Не говорите, и от них польза немалая.

Крестьяне разобрали бойцов по своим домам. Мармулиха сама попросила, чтобы мальчики остались у нее. Йожо никогда раньше не видел такого морщинистого лица — как сушеное яблоко, пролежавшее до поздней весны. Но старушка была бодрой не по годам. Она сразу же принесла им вареной картошки, теплого молока и хлеба, из которого местами торчала овсяная шелуха.

И ребята наелись до отвала. Мармулиха все время приговаривала:

— Ну ешьте, детки мои, ешьте, бедняжки!

— Спасибо, тетя, мы уже сыты! — смеялся Йожо.

— И вовсе мы не бедняжки, мы партизаны, — защищался Габо, морща лоб под растрепанной челкой.

— Ну как же, как же, конечно, партизаны, — успокаивала их старушка, пряча улыбку в уголках губ.

В ту ночь мальчики, измученные тяжелым походом, спали как убитые. На ночь командир тщательно распределил часовых, и после долгого перехода все, кроме них, спали на перинах или теплых печках. Крестьяне ни за что не позволили своим гостям лечь на полу.

Маленькие оконца домишек светились до позднего вечера. Это крестьяне слушали рассказы партизан.