Лябиба Ихсанова - Цветы тянутся к солнцу

Подъехала пустая телега. Абдулла помог возчику поставить на нее корзины с катушками. Телега отъехала, а он все стоял, не отходя от ребят, и не начинал разговора. Молчали и ребята, и даже разговорчивая Закира молчала, словно боясь нарушить наступившую тишину.

Очень ей хотелось спросить у Абдуллы, куда девался тот солдат, который ночевал на сеновале. Абдулла, конечно, знал это, но как спросить, когда тут мальчишки и Лида?

Наконец Абдулла нагнулся к костру, прикурил от уголька и нарушил молчание.

— Мальчики, — спросил он с самым невинным видом, — а кто из вас дальше камни кидает?

— Я! — закричал Совенок.

— Я! — перебил Матали.

— Давай на спор?

— Давай!

Мальчишки сломя голову помчались к речке, и камешки с тихим бульканьем снова полетели в воду.

Только этого и нужно было Абдулле. Внимательно оглянувшись по сторонам, он достал из кармана листок бумаги, достал огрызок карандаша и быстро написал записку.

— Девочки, — сказал он очень тихо и очень серьезно, — бегите сейчас же на фабрику. Найдите там дядю Николая. Ты, Лида, его знаешь. Тихонько, чтобы никто не слышал, скажите ему, что я вас прислал, и отдайте эту записку. И чтобы никто, кроме него и вас, об этой записке не знал. Понятно?

Девочки кивнули.

— Ну, все? — спросил Абдулла.

— Дядя Абдулла, — спросила Закира, — а что случилось?

— Ничего не случилось, девочки. Приехал другой возчик, не тот, которого я ждал. Только и всего. Но и это большой секрет. Ну, все теперь?

— А мальчишкам что мы скажем? — не унималась Закира.

— Скажи, что хочешь маму проведать. Поняла?

— Поняла, — сказала Закира и тут же крикнула: — Матали, Совенок, мы пошли!

— Куда? — донеслось в ответ.

— К маме, — крикнула Закира, — на фабрику!

— И мы с вами.

— Ну пошли тогда…

Ребята дружной стайкой бросились в сторону от костров. А Абдулла посмотрел им вслед и улыбнулся.

Девочкам он доверял, как себе. А Николай что-нибудь придумает. Не оставлять же оружие здесь, на берегу, в дровах.

…Ребята пришли как раз вовремя. Из цехов на широкий, мощенный камнем двор шумной толпой выходили рабочие и шли к фабричному клубу, стоявшему неподалеку. Закира тоже хотела завернуть туда, но Лида ущипнула ее за локоть и тихонько, так, чтобы не слышали мальчишки, шепнула:

— А дядя Николай как же?

— Ой, правда! — вспомнила Закира и, как настоящий атаман, шествуя впереди четверки, смело вошла в цех.

Закира не раз бывала здесь у своей мамы Ханифы, она знала здесь каждый закоулок, но сегодня не узнала цеха.

Обычно здесь стоял такой шум, что даже разговаривать было невозможно. Тысячи веретен стрекотали на все голоса, тысячи катушек вертелись со свистом. Между рядами машин сновали усталые работницы. Они снимали полные катушки, ставили на их место пустые, следили за веретенами, связывали оборвавшиеся нити…

А сейчас машины молчали. Как мертвые великаны, они стояли, возвышаясь над мокрым бетонным полом. Катушки и веретена не крутились. Тусклые электрические лампочки едва светили с потолка. Людей почти не было в цехе. Только на одной скамейке сидели пожилые женщины и что-то ели. Закира подошла к ним и спросила, где ее мама.

— В театре, где же еще! Ты еще не знаешь, что ли? Все туда пошли, — сказала одна.

— И ты бы сбегала. Ноги-то молодые. Послушаешь, что люди говорят. Сходка у них там… — поддержала другая.

— Вот видишь, — сказала Закира, обернувшись к Лиде. — Нужно было сразу идти. А теперь там и не найдешь никого…

И верно: найти кого-нибудь в театре было трудно. Ребятам показалось, что сюда собрался весь город. Тесно усевшись на длинных скамейках и на подоконниках, прислонившись к стенам и просто стоя в проходах, рабочие и работницы внимательно слушали, что говорят ораторы. А ребята за спинами взрослых не видели и не слышали ничего. Постояв немного, они решили пробиваться вперед. Матали, расталкивая стоящих локтями, прокладывал путь. Следом за ним шла Закира, Лида с Совенком замыкали шествие.

Что это было за шествие! На ребят со всех сторон шикали, сердито говорили им что-то. Их толкали, хватали за плечи, иногда и подзатыльники давали. Им наступали на ноги, да так, что от боли у девочек выступали слезы на глазах, но они упрямо двигались вперед и, наконец, пробились в первый ряд и сели на корточки прямо перед столом, за которым сидел президиум.

У стола, поблескивая стеклами железных очков, стоял невысокий, пожилой, чуть сгорбленный человек с бородкой клинышком. Темная рубашка с карманами на груди, подпоясанная узким пояском, мешком висела на его узких плечах. Давно не глаженные брюки пузырями вздувались на коленках.

Невзрачный вид был у этого человека. Но зато говорил он громким, резким и, как показалось ребятам, сердитым голосом. Он то по-русски говорил, то по-татарски, иногда взмахивал рукой, точно обрубал слова и бросал их в жадно слушавшую толпу.

Это и был слесарь — дядя Николай. Он не раз приходил к Абдулле домой. Сначала Лида боялась его, а потом привыкла, узнала поближе и сама не раз ходила к нему с разными поручениями. И оказалось, что дядя Николай вовсе не сердитый, а, наоборот, очень добрый и веселый. Однажды, когда Лида пришла к дяде Николаю, он подарил ей тоненькую книжку с цветными картинками. Назад она тогда как на крыльях летела. Потом вдвоем с Закирой они много раз перечитывали эту веселую книжку… Конечно, Лида сразу узнала дядю Николая и шепнула об этом Закире.

Закира даже огорчилась немножко. Она думала, что дядя Николай молодой, стройный, красивый. Ну, вроде сына соседки, хозяйки яблоневого сада. А это, оказывается, старый рабочий, и штаны у него такие же мятые и замасленные, как у Абдуллы. И голос сердитый.

Закира прислушалась к словам дяди Николая, но он так мудрено говорил, что она ничего не поняла. Потеряв всякий интерес и к речи, и к самому дяде Николаю, Закира стала вертеть головой, оглядываясь по сторонам и отыскивая глазами Ханифу.

«И чего они здесь сидят, чего слушают? Вовсе и не интересно это», — подумала она. Но в это время дядя Николай закончил свою речь. На скамьях, на подоконниках и в проходах все дружно захлопали в ладоши.

— Правильно, молодец, Николай Николаевич! — крикнул кто-то прямо над ухом у Закиры.

Она оглянулась. Прислонившись к стене, стоял молодой рабочий в войлочной шапке. Многие смотрели на него. Вдруг он сорвал шапку с головы, рванулся вперед, вскочил на сцену и стал на то место, где только что стоял дядя Николай.

— Это что же получается, братцы? — громким голосом обратился он к залу. — Царя мы скинули, а ярмо на шее оставили. Вот сегодня потребовали мы у хозяина восьмичасовой рабочий день. А он говорит: идите в мечеть, просите у своего аллаха. Если аллах согласится вам жалованье платить, тогда хоть весь день отдыхайте… Кричим «свобода», а на что нам такая свобода, если спину разогнуть некогда? Правильной говорю? — И, не дожидаясь ответа, он быстро отошел от стола, спрыгнул со сцены в зал и затерялся в толпе.