Лябиба Ихсанова - Цветы тянутся к солнцу

В это время с охапкой дров в руках вошла мама.

— Мам, что там делают? — спросил Гапсаттар.

— За домом, что ли? Забор строят.

— Какой забор, зачем?

Мать до сих пор сдерживала в себе обиду, а тут не выдержала:

— Почему да зачем? А затем, что баи и бедняки все равно никогда не уживутся рядом. Не нравится им, что мы получше жить стали. Вот и решили нам навредить. Поставили забор, чтобы теперь к нам белье возили кругом.

«Как же так, — подумал Гапсаттар, — ведь когда дядя Исхак привез нас сюда, он сказал, что это теперь наш дом и двор наш. И власть, сказал он, теперь не у баев, а у рабочих…» Пока дядя Исхак заходил к ним, бай и правда помалкивал. Но последнее время Исхак не заходит, и бай осмелел. Гапсаттар уж не раз пытался повидать дядю Исхака. Выходя на озеро, он все тропинки просматривал, когда рабочие шли с фабрики. Много шло людей по льду озера, но высокой фигуры Исхака среди них не было. А как он нужен был именно сейчас! Он не побоялся бы, пошел бы к баю, велел бы ему вернуть ведро на место и забор велел бы сломать. Сказал бы, наверное: «Будете дальше так фокусничать, совсем прогоним вас».

Может, вместе с Матали сходить в казарму? Отец Матали, наверное, знает, где найти дядю Исхака?

Когда Матали очень скучал по отцу, он приходил к казарме и бродил там, пока не представится случай повидаться. Бывало, что у ворот стоял знакомый часовой, а иногда встречался знакомый красноармеец. Тогда они или прямо вели мальчика к отцу или вызывали Саляхетдина.

Саляхетдин всегда радостно встречал сына. Проводит его в столовую. Там у кашевара всегда на дне котла найдется немного теплой каши. Каша пустая, без масла, но все равно и она хорошо идет. Потом Саляхетдин достает воткнутую в подкладку шапки иглу, зашивает дырки на одежде сына, пришивает пуговицы и, пока шьет, наговорится с сыном досыта.

Но часто и так бывает, что Матали ни с чем приходится возвращаться домой. Придет, а в казарме говорят:

— Уехал отец.

— Куда? — спросит Матали.

— Отсюда не видно. Ступай, парень, домой. И об этом никогда у солдат не спрашивай. Это военная тайна.

Первый раз, когда так случилось, Матали думал, что отец опять на четыре года уехал в Германию. Но через неделю отец снова появился в городе. Он, оказывается, был в Лаишевском уезде. Матали не знает, где этот уезд — далеко ли, близко ли? Но, должно быть, все-таки поближе, чем Германия. Из Германии за неделю не обернешься.

А ездил он туда за хлебом. Не один, конечно, а с отрядом. Он рассказывал потом:

— У кулаков хлеба много. Да не дают они его. Пусть, говорят, красные подыхают в городе с голоду.

Матали не понял сперва, почему это хлеб у кулаков? Отец объяснил ему:

— Кулаки — это богатеи деревенские. Которые не сами работали, а батраков держали. Им с Советской властью не по дороге. Они нарочно прячут хлеб. В колодцы сыплют, в землю закапывают. Они думают, что если рабочие без хлеба останутся, то Советская власть развалится. Вот и приходится с оружием в руках отбирать у них зерно.

И теперь Матали, если нет отца в казарме, не спрашивает, где он. Матали и так знает, что отец за хлебом поехал, с кулаками воевать.

Вот и сегодня прибежал Матали к воротам казармы. Очень нужно было ему повидать отца, поделиться своей радостью. Но его даже близко к воротам не пустили. Хоть и друг отца Сунгат стоял на часах, а все равно не пустил.

— Ступай, — говорит, — подобру-поздорову. Отца не будет сегодня, не до тебя ему. И каши не будет, всю съели.

Пока Матали стоял в сторонке и думал, почему Сунгат сегодня такой строгий, и почему всю кашу съели, и куда на этот раз уехал отец, из казарм стали выходить красноармейцы. Да не просто выходить, а строем, с винтовками на плечах, тяжело отбивая шаг сапогами.

Вышла одна колонна, за ней следом другая, третья. Потом куда-то в разные стороны тоже с винтовками и тоже в строю пошли небольшие отряды. Но сколько ни смотрел, сколько ни ждал Матали, отца он так и не увидел.

А жаль! Уж очень хотелось ему рассказать о том, что сегодня произошло в школе.

А произошло вот что: Матали дали новую черную сатиновую рубашку-косоворотку. С настоящими пуговицами. Насовсем дали.

Тетка Сабира и та просияла, когда он в новой рубашке пришел домой и сказал, что дали рубашку без денег.

— Крепкая рубашка, — сказала она, подергав в руках полу обновки. — Ну носи, носи, раз тебе положено. Хоть рубашку дали Советы, и то хорошо. Из-за этих Советов отец носа домой не кажет. За кем и смотреть этим Советам, как не за такими сиротами, как ты. Ох, уж эти Советы…

А тетя Тагира, когда давала рубашку, совсем другие слова говорила.

— Придет время, — сказала она, — у нас все будут одеты и сыты. Пока еще трудно нам, но тем, кто очень нуждается, Советская власть помогает, чем может. Вот и вам, ребята, кое-что досталось. А вы за это должны старательно учиться, чтобы вырасти настоящими людьми, защитниками завоеваний революции. Без знаний, ребята, нам свободу не удержать. Народ дает вам знания, а вы за них крепко держитесь. Пригодится!

Не всем, конечно, достались обновки и не всем одинаковые. Гапсаттару достались валенки. Ох и радовался он! И Матали тоже радовался за товарища.

Были валенки у Совенка, да такие, что из них насквозь вылезали портянки и подшивать заплаты уже было не к чему. А эти тоже не новые, но еще крепкие. Если аккуратно носить, года на три хватит.

Когда ребята шли из школы, сын муллы, Саиджан, начал издеваться над Совенком:

— Подарочек получил! Да у нас в чулане валенки покрепче этих навалом валяются.

— А если валяются, так и нес бы сюда. Вон сколько ребят чуть не босые ходят, — сказал Матали.

— Как бы не так, — ответил Саиджан, — чем таким голодранцам давать, отец лучше из них подстилку для собаки сделает.

— Значит, тебе собака дороже, чем товарищи? — сказал кто-то из ребят.

Саиджан оглянулся по сторонам, отыскивая глазами, кто бы заступился за него при нужде, но не нашел никого. И все же он не хотел сдаваться.

— У нас собака борзая. Она дом стережет. А от вас какая польза?

— А от вас и вовсе один вред, — сказал Матали, вспомнив то, что рассказывал отец. — Вы же буржуи, поэтому вам Советская власть не нравится.

В это время из-за угла появились друзья Саиджана. Повезло ему, а то бы…

Сунгат, стоявший на часах, пожалел, должно быть, Матали, который не один час топтался возле ворот казармы.

— Эй, братишка, — крикнул он, — шел бы ты домой, слышишь! Ты гляди-ка, совсем замерз. Сказал же я тебе: не будет отца сегодня.

Матали знал уже: спрашивать, куда уехал отец, нельзя. Это военная тайна. А спросить, когда приедет, наверное, можно. И он спросил:

— А когда он приедет?

— Да он и не уезжал никуда. Здесь он, в городе, — сказал Сунгат. — Да только такие дела сейчас пошли, что в казармах сидеть некогда.