Лара Уильямсон - Мальчик по имени Хоуп

Меня никогда еще не называли сверхмассивным. Думаю, что смогу к этому привыкнуть.

Ну вот и все мои новости. Пожалуйста, напиши мне, расскажи, как сам поживаешь. Будет славно, если мы станем друзьями по переписке. Может, даже увидимся как-нибудь? Тебе необязательно приходить на Пэрэдайс-Пэрэйд, дом десять. Я могу сам к тебе зайти. Так будет даже лучше, если учесть сверхмассивную черную дыру.

Пожалуйста, ответь на мое письмо, как сможешь. Я нашел твой адрес на сайте телеканала. Я умник, а? Мама говорит, что это я в нее пошел, но я не совсем уверен, что это абсолютная правда.

Направляясь по Пэрэдайс-Пэрэйд к школе, я чувствую себя другим человеком. Возможно, и выгляжу я тоже по-другому. Меня словно окружает дымка из золотистой эктоплазмы. И она говорит: Дэн Хоуп – самый счастливый мальчик в мире, потому что он написал своему папе. Я даже машу рукой миссис Нунко и кричу «Привет!», пока она подталкивает Самсона к саду. Он задирает ногу и пускает золотистую струю на ее тапочки. Миссис Нунко машет в ответ, но выглядит слегка ошарашенной. Мне бы хотелось думать, что она заметила мое волшебное свечение, но, скорее всего, это из-за того, что у нее обдало жаром ступни.

Сворачивая на Агапантус-роуд, я позволяю себе слегка улыбнуться. Папа сейчас наверняка включает компьютер. И в изумлении раскрывает рот, когда понимает: ему написал давно потерянный сын! Он смахивает крошечную слезинку, чувствуя себя счастливым. Нет, это уж слишком. Однако папа тут же бросается писать мне ответ. Он просит прощения за то, что ушел от нас и перестал быть частью моей жизни. Письмо будет ждать меня, когда я вернусь из школы.

Письма нет.

Свечение эктоплазмы слегка потускнело, но я не позволю себе слишком огорчаться. В конце концов, отец – занятой человек, он ведь теперь работает на телевидении. Наверняка он сейчас раздает автографы, посещает разные праздники и встречается со знаменитостями. Мама говорит, телезвезды в наши дни только этим и занимаются. Уверен, что получу ответ сегодня вечером, а может, завтра с утра перед школой.

Письма нет.

На следующий день я иду в школу, окруженный тяжелым черным облаком. Миссис Нунко заносит в дом молоко и кричит «Привет!», я что-то мычу в ответ, будто во рту у меня горячая яичница. Я сворачиваю на Агапантус-роуд, не поднимая глаз от асфальта. Похоже, все пошло не по плану. Почему папа еще не ответил? Этот вопрос крутится у меня в голове, как на карусели. Вчера, когда мама работала в вечернюю смену в супермаркете «Аладдин», а Грейс была у Стэна, я включил телевизор. Папа был там. Я смотрел на него, пытаясь разглядеть следы моего письма. Нет, на табличку на груди я не рассчитывал, но хоть что-то. Может, подергивание лицевых мышц? Может, он будет дергать себя за мочку уха, передавая тайный сигнал от отца к сыну? Ничего. Отец выглядел абсолютно спокойным. Я могу даже, наверное, сказать, что папа совершенно обо мне не думал, и меня так это злит, что я не разговариваю с ним. Да и ладно, все равно же сам с собой разговариваю.

– Что это с тобой? – спрашивает меня Джо, прикладываясь к фонтанчику на школьном дворе. – Ты не в духе с самого утра. Даже не улыбнулся, когда мисс Парфитт велела сдать все рисунки.

– У меня голова болит, – бесцветным голосом отвечаю я. Прислоняюсь к стене и смотрю, как Джо вытирает воду с подбородка.

– Голова? – Никогда не видела, чтобы кто-то так радовался, когда у друга болит голова. – Отличные новости. – Она вытягивает руки вперед и хватает меня за плечи. Джо уверена, что сможет уладить эту неприятность. – У меня есть кусок ткани, который касался головы человека, который прикасался к голове человека, который касался…

– Ага, понятно. Валяй.

– Святая Тереза Авильская [6]знала о головной боли все. Если прикоснешься к своей голове куском этой ткани, то боль уйдет. А если от головной боли у тебя режет глаза, то у меня есть кусок ткани, который касался могилы человека, который касался могилы человека, который прикасался к могиле святого Августина Гиппонского [7]. С другой стороны, святой Августин еще и покровитель пивоварен, поэтому не уверена, что он тут будет полезен… В любом случае, приходи после школы ко мне на сеанс исцеления.

На самом деле голова у меня не болела до тех пор, пока Джо не начала болтать. И я вполне уверен, что кусок ткани, который прикасался к гиппопотаму, не поможет мне с моей настоящей бедой – отсутствием общения с папой.

– Ладно, если это так уж обязательно, – медленно говорю я. – Но только при условии, что ты не будешь подливать святую воду мне в лимонад.

– У меня ее и не осталось. Вчера у нас засорился толчок, и папа схватил бутылку со святой водой и затолкал туда мокрый рулон туалетной бумаги, который упал в бачок. Мне это не понравилось.

– Да уж кому такое понравится.

Я с трудом оторвался от стены.

– Дело даже не столько в святой воде, а в том, что он не спросил меня. Если бы спросил, я бы направила его к апостолу Фаддею [8], который знал все о невозможном.

Мама пишет мне: она не против, что я пойду к Джо после школы. Вот и отлично, потому что мы уже в ее комнате и она прижимает пластиковую карточку с обрывком ткани внутри к моему лбу. Да, на ощупь прохладно, но в остальном я не чувствую никаких изменений. Чтобы порадовать Джо, я смотрю на плакат у нее на стене: святой Алоизий Гонзага [9]с очами, возведенными горе. Потом я закатываю глаза и возвращаю их в нормальное положение. Объявляю, что исцелился. Актер из меня неважный, потому что Джо мне убедить не удалось.

– Что-то мне кажется, дело тут не в головной боли, – говорит она и кладет карточку на прикроватную тумбочку. – Есть еще что-то, о чем ты мне не рассказываешь. Кстати, у друзей не должно быть друг от друга секретов.

– Это какой святой тебе сказал?

– Это моя мама, хотя она не совсем святая. – Джо складывает руки на груди и загораживает мне вид на святого Алоизия. – Ты должен рассказывать мне о своих проблемах.

Я открываю рюкзак, вытаскиваю оттуда книгу, открываю и делаю вид, что читаю:

– У меня нет никаких проблем.

Я не смотрю на Джо, потому что так увлечен потрясающе интересным параграфом о жизненном цикле личинок.

– У тебя книга вверх ногами, – вздыхает Джо, уперев руки в бедра. К тому времени, как я исправляю ошибку, она уже открыла ящик комода и протянула мне руку с зажатым кулаком: – Это тебе. Возьми на время. Вернешь, когда найдешь все ответы и исцелишься. Отказываться нельзя. Неприлично отвергать подарки.

Джо раскрывает ладонь и подносит мне что-то под нос. Это – серебряная медаль размером с десятипенсовик. Правда, десятипенсовик, по которому прошлись паровым катком и вытянули его, так что он и на монету уже не похож. На одной стороне я вижу изображение святого. Что-то не могу его узнать. Впрочем, если по-честному, то я никого из них узнать не могу.