Владимир Железников - Чудак из шестого «Б». Повести

— Но они ведь ничего не знали, — сказал я. — Просто они весёлые и добрые.

— А, замолчи ты! — крикнул он. — За чужой счёт все добрые.

— Скоро мы приедем в гараж? — спросил я. — Надоело мне!

— Подождёшь, невелика птица, — ответил шофёр.

Почему-то у него снова испортилось настроение.

Он резко свернул с улицы Горького в переулок, проехал немного и остановился.

— Пошли, — сказал он. — Надо съесть пару сосисок. Вазу возьми с собой.

— А можно, я посижу в машине? — попросил я.

— Нет, нельзя. Такие номера у нас не проходят.

Мы вошли в закусочную. Там было много народу, и вкусно пахло сосисками, и все стояли за высокими столиками и ели эти сосиски. По-моему, здесь были одни шофёры такси. Они громко разговаривали и смеялись.

— А, Фёдоров появился, — кивнул кто-то на моего шофёра. — Как дела?

— А… — отмахнулся Фёдоров.

— Опять недоволен, — сказал другой шофёр.

— Что это у тебя за адъютант с вазой? — крикнул первый шофёр.

— Машину из-за него раскокал, сам еле цел остался, — сказал Фёдоров.

Это он-то еле цел остался? Ну и силён привирать! Но я промолчал. Здесь все, конечно, были на его стороне.

Фёдоров пошёл к стойке за сосисками, а я остался стоять у столика.

— Эх, малыш, нехорошо. — Рядом со мной стоял мужчина. В одной руке он держал тарелку с тремя сосисками, а второй руки у него не было — пустой рукав от пиджака был засунут в карман. — Нехорошо у тебя вышло, малыш. Жизнью надо дорожить, особенно в мирное время.

Первый раз мне так сказали: «Жизнью надо дорожить». До сих пор все жалели машину или деньги, которые надо истратить на её ремонт. А этот однорукий вдруг пожалел меня.

Подошёл Фёдоров.

У него на тарелке возвышалась целая гора сосисок. Ну, штук десять.

— Привет, Фёдоров, — сказал однорукий. — Как пацаны?

— Ничего, растут. — Фёдоров улыбнулся. Видно, пацанов он своих любил: как заходил про них разговор, он даже в лице менялся.

Я стоял, а они ели свои сосиски. Фёдоров отправлял в рот сразу по целой. Мне так захотелось есть, что голова закружилась.

Однорукий посмотрел на меня, потом на Фёдорова, который уничтожал свои сосиски, и сказал:

— Эй, малыш, может быть, сделаешь одолжение ради компании? — Он кивнул на последнюю сосиску на своей тарелке.

Фёдоров перестал жевать. Он даже покраснел, честное слово. А я повернулся и вышел из закусочной. Не хотел я есть их сосиски.

Вышел на улицу и остановился около машины. Стою и смотрю на вмятину на крыле. А тут появился однорукий. В руках у него ломтик белого хлеба и сосиска.

— На, съешь, — сказал он.

Я сначала не хотел брать, и есть мне уже не хотелось. Я когда расстроюсь, у меня аппетит пропадает. Но неудобно было отказаться, взял хлеб и сосиску и начал есть.

— Ты сам откуда приехал? — спросил однорукий.

— С целины. — Надоело мне всем объяснять, откуда да зачем.

— Слыхал, мне Фёдоров рассказал, но я решил переспросить, — сказал он. — Ну, и как у вас виды на урожай?

Когда он спрашивал, то видно было, что он делает это не из вежливости и любопытства, а по-настоящему интересуется. Чем-то он был похож на Шерстнёва. И ростом намного ниже, и на лицо другой, а чем-то похож.

— Хорошие виды, — ответил я. — У нас в совхозе всегда хороший урожай… — Хотел добавить, что он может поехать к нам в совхоз, что для него и без руки найдётся там хорошая работа, но прямо так не скажешь. Я решил начать издалека: — Наш директор Николай Павлович Шерстнёв, так у него нет пальцев на одной ноге, и ничего, работает.

— Понятно, — ответил однорукий. — А вот с одной рукой шофёром не поработаешь. До войны я был мастером по автомобильному спорту. А теперь не то.

— Так я вот говорю: Шерстнёв наш вовсю работает. Приезжайте к нам, я вас с ним познакомлю.

— Спасибо, — сказал однорукий. — Но из Москвы я уехать не могу. Здесь родился. Воевал. Слыхал, может быть, про знаменитую оборону Москвы? В армии маршала Рокоссовского служил. Он тогда ещё в чине генерал-лейтенанта был… Мне здесь каждая улица знакома. Да, да, ты не смотри, что Москва большой город. Вот сейчас заверни за угол и увидишь старый двухэтажный дом. Он теперь жёлтого цвета. А я помню, раньше он был серый, а ещё раньше — красный. А живу я за Бородинским мостом. Для тебя этот мост как все мосты. А для меня это Бородинский мост. Ну вроде он живое существо. Мой товарищ. Во время войны, бывало, придёт к нам пополнение, я сразу к москвичам: «Братцы, Бородинский цел?» Тогда фашисты часто бомбили Москву. «Цел», — говорят. И воевать сразу вроде легче.

Из закусочной вышел Фёдоров.

— Ерунда вмятина, — сказал однорукий. — А парень неплохой, на целину меня приглашал.

Я видел, как Фёдоров подмигнул однорукому: молчи, мол.

— Ерунда, говорю, Фёдоров, вмятина, — снова сказал однорукий. — Он тебя нагрел самое большее на пятёрку.

— Ну ладно, не твоего ума дело, — сказал Фёдоров. — Давай топай.

— Ну чего злишься? — сказал однорукий. — Поедем к нам в гараж, я тебе бесплатно всё сделаю.

— Ненавижу добряков. И откуда только они сегодня на мою голову сыплются?

Мы сели в машину. Фёдоров завёл мотор, и мы поехали дальше. Между нами стояла ваза.

— Если вам не хватает денег, — сказал я, — переезжайте к нам, у нас шофёры здорово зарабатывают.

Он посмотрел на меня так, что я сразу замолчал.

— Надоел ты мне со своей целиной, — сказал он. — И студентов ты приглашал, и этого однорукого приглашал, а теперь ещё меня зовёшь!

— Я всех зову, кто мне нравится, — сказал я.

— А что же, я тебе тоже понравился? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Просто вам нужны деньги, поэтому я вам предложил.

— Слушай, помолчи, а то схлопочешь подзатыльник!

— Своих — ни-ни, — сказал я, — а на чужих замахиваетесь?

— Ох и вредный ты парень! — сказал он. — Злой на язык.

Это я-то злой, когда он меня вынуждает, когда несправедливость так и выскакивает из него! Ему бы поговорить с женщиной из справочного бюро, она бы объяснила ему, кто он такой.

— Скажи спасибо, что у тебя нет отца. Жалко тебя обижать.

— А мне ваша жалость не нужна, — сказал я. — И отец у меня есть. Он тоже шофёр. Он в Москве временно живёт, учится в институте. — Врал ему вовсю, пусть, думаю, позавидует. — Скоро инженером будет и вернётся в совхоз… У него есть мотоцикл. А здоровый, как Юрий Власов. Рост два метра. Он свой мотоцикл одной рукой выжимает.

Он мне не верил, косил на меня глаза и помалкивал.

— Вот, — сказал я. — Вот! — выхватил из кармана бумажку с адресом отца и сунул ему под нос. — Читайте: Щеглов Михаил Иванович, проспект Вернадского, шестнадцать, подъезд восемь, квартира сто восемьдесят пять. Ясно? Ему новую квартиру дали за хорошую работу…

— Вазу ему везёшь? — спросил он.

— Ему.

Мы снова помолчали.