Владимир Железников - Чудак из шестого «Б». Повести

— А зачем? — еще больше удивилась Наташа.

— Фотография автоматическая. Работает без фотографа.

— По-моему, ты пошел не по тому пути. Какие-то фотографии…

Все захихикали.

Я разозлился. Она, конечно, не поняла, что малышам интересно сфотографироваться в моментальной автоматической фотографии.

— Ну, потом будем записывать в эту тетрадь про свои дела,- выдавил я.

Скучно мне было. Даже расхотелось идти к октябрятам.

— Это все не имеет отношения к работе вожатого, но для начала сойдет.- Наташа посмотрела на ребят.- Вожатый- это кто? Воспитатель и политический руководитель своих младших товарищей. А ты, Збандуто, еще не понял этого.

— А что же имеет отношение к работе вожатого? — разозлился я.

— Ну, организуй танцевальный кружок. Разучи, например, танец гопак.

— У него нет никакой склонности к пластике! — снова крикнул Сашка.

Я думал, он убежал, а он еще околачивался тут.

— Я позову Смолина,- ответил я.- Он у нас знаменитый учитель танцев.

И все же я повел ребят в ГУМ. И не зря. Автоматическая фотография — великолепная вещь. Зайдешь, сядешь в кабину и можешь корчить любые рожи — фотографа ведь нет. Потом получай сразу девять фотокарточек. Три — с левого профиля, три — с правого, три — анфасные.

О том, что можно корчить рожицы, я, конечно, никому не говорил. Но Толя Костиков сам догадался и другим рассказал.

Что это было за веселье! Толя Костиков сфотографировался с оскаленными зубами. Гена Симагин к подбородку прилепил обрывок газеты. А Гога Бунятов — тот высунул язык. Все хохотали и никак не могли остановиться.

Взрослые на нас оглядывались и, может быть, даже возмущались. Но я-то уж знал: если смешно, тут ни за что не остановишься. Тогда нужно придумать что-нибудь особенное, и я сказал:

— Сейчас пойдем есть мороженое. Из стаканчиков.

— Ура! Ура! — закричали все.

— А мне мороженого нельзя,- сказал Толя Костиков,- Я болел недавно ангиной.

— Жаль,- ответил я; Толя Костиков сразу скис.- Ну что же, полная солидарность. Мороженое есть не будем. Купим пирожки с повидлом.

— Полная солидарность, полная солидарность! — обрадовался Костиков.- Это я понимаю.

Когда стали покупать пирожки, я увидел, что Гена Симагин отошел в сторону и уставился на витрину с коврами. Точно его с самого рождения интересовали только ковры и всякие там узоры на них.

Ясно: у него не было денег на пирожок. А у меня в кармане лежали три новеньких рубля, которые мне оставил папа. Я должен был на них купить маме подарок ко дню рождения.

Пришлось вытащить один из этих новеньких рублей и купить пирожок Гене Симагину.

Мне ничуть не было жалко денег. Все уплетают за обе щеки пирожки, а один малыш рассматривает в это время какие-то пыльные ковры. Кем надо быть, чтобы такое терпеть? Но я все же вздохнул, потому что прекрасно знал — стоит разменять рубль, и он весь разойдется.

Я подозвал Нину и дал ей пирожок для Гены. Не знаю, что она ему там говорила, но они очень быстро после этого отошли от витрины.

Вечером я расклеил фотографии малышей в тетрадь. И она стала как живая. Интересно было ее перелистывать.

Смешные рожицы у этих малышей. Потом я принялся за уроки. Поучу, поучу и снова полистаю тетрадь с фотографиями.

Захотелось мне придумать для малышей что-нибудь особенное, какое-нибудь тимуровское дело. Думал, думал. Ничего не придумал. Пошел посоветоваться к Ольге Андреевне.

Она сидела в кресле и читала старые письма. Она часто читала эти письма. Это были письма ее мужа к ней, когда они были молодые.

Я ей рассказал о своих делах.

Ольга Андреевна сняла пенсне. Она носила старомодное пенсне на черном плетеном шелковом шнуре. Пенсне часто соскакивало у нее с носа, но она упорно не желала с ним расставаться. Это пенсне подарил ей муж. В общем, у нее в жизни было два «ангела»: ее муж и ее сын.

— Организуй хоровой кружок. Хорошо, когда люди поют. А у детей очень звонкие, чистые голоса. Я даже сама могу с ними позаниматься.

Дело в том, что у Ольги Андреевны был редкий голос — контральто. Но ее отец, отсталый человек, не разрешил ей учиться в консерватории.

Мне не хотелось огорчать Ольгу Андреевну, но, по-моему, в пении тоже ничего тимуровского не было.

— Главное не в том, что ты придумаешь,- снова заговорила Ольга Андреевна.- Главное, чтобы твои октябрята росли добрыми, честными людьми.

Я вернулся к себе и снова начал думать. Ничего не придумывалось.

«Ладно,- решил я.- Буду пока их закалять физически. А там разберемся».

В первое же воскресенье я повел весь класс в бассейн. В этом бассейне был детский кружок по плаванию.

Плавание я выбрал не случайно. Во-первых, этим видом спорта можно заниматься с детства, а во-вторых, всем известно, что с плаванием у нас в стране далеко не все в порядке. В Риме на Олимпийских играх мы получили уйму медалей, а по плаванию — ни одной.

Вот почему я решил записать своих малышей в плавательный кружок. Кто знает, может быть, из них вырастут рекордсмены страны или даже мира. Это было бы, конечно, здорово.

Но не так-то все оказалось просто. Сначала нас не хотели пускать в бассейн. Там у них всё по расписанию и по пропускам.

Малыши притихли, как мыши.

А я долго спорил и кричал, что я вожатый, и что мы всем классом, и что мы не позволим срывать общественное мероприятие.

Наконец появился какой-то длинный мужчина в синем спортивном костюме и велел нас пропустить. Он нас провел в зал и приказал:

— Раздеться и выстроиться по росту!

Все, конечно, запищали и захихикали.

Тогда он оказал:

— Быстро. У меня нет времени.

Пришлось мне раздеться. Надо было показать пример, а то еще этот длинный разозлится и выгонит нас. Остался только в трусиках и майке.

— Майку тоже снять,- приказал длинный.

Следом за мной стали раздеваться ребята. Они стеснялись, конечно, но длинному их ни капельки не было жалко.

Когда я посмотрел на них, мне вдруг стало смешно. Они были смешно одеты. Мальчишки еще ничего. Мальчишки в черных трусах. А девочки были в цветных: голубых, розовых, желтых. Они сбились в стайку и что-то там чирикали. Настоящие страусята — худенькие, тоненькие. Ноги длиннющие, спичками. Как они на них ходят, непонятно.

Построились по росту. Я первый.

— Выходи из строя,- сказал длинный.- Староват для плавания.

Я чуть не упал от неожиданности. Сказать такое! Я уже хотел поговорить с ним более резко, но он повернулся ко мне и снова добавил:

— И грудная клетка узковата. — Он больно щелкнул меня пальцем по ключице.

У меня была куриная грудь. Это было мое несчастье. Но спортом-то я занимался. Еле-еле сдержался. Не хотелось заноситься при ребятах.

А тренер продолжал осмотр. Он измерял ребятам грудные клетки и, если они при этом хихикали от щекотки, свирепо смотрел на них. Ощупывал ноги и руки. А потом подвел к аппарату, которым измеряют объем легких. Для пловца большой объем легких — первое дело.