Ким Васин - Сабля атамана

В селе Васлий застал продотряд, присланный из Уржума. Мигом продотрядовцы запрягли лошадей и вместе с Васлием поскакали в деревню.

Когда подняли доски пола в просторном амбаре Харитона, то там, внизу, оказался потайной погреб, набитый мешками с зерном; не зря, значит, поговаривали в деревне, что Харитон тайком продает хлеб спекулянтам.

— Вот керемет! [22] Керемет — злой дух. — возмущенно воскликнула мать, потом со вздохом добавила: — Только не простит тебе Харитон этого хлеба…

— Я его не боюсь. Я не один, весь народ за меня, — твердо сказал отец, — не собьют нас враги с правильного нашего пути, не запугают.

Потом старый пастух достал из-за пазухи бережно сложенную в несколько раз газету, разложил ее на столе и разгладил на сгибах.

— Вот, взял я сегодня у комиссара газетку, а в ней речь товарища Ленина про жизнь пропечатана.

Давно уже наступила ночь, давно уже Келай забрался спать на полати, а отец все сидел за столом над развернутой газетой и, шевеля губами, старательно разбирал слово за словом.

Потрескивая, горит в светце сухая березовая лучина, окутанная голубоватым облачком дыма. Жужжит прялка матери. За стеной шумит бесконечный дождь.

Келай задремал.

Вдруг до него донеслось громкое, радостное восклицание отца:

— Ты послушай только, мать! Ленин про будущую хорошую жизнь рассказывает. И говорит-то так понятно, душевно…

Старый пастух, радуясь тому, что сам может читать газету, улыбался во все лицо, и голос его дрожал от волнения.

— У доброго человека и слова добрые, — сказала жена. — Дай бог, чтобы наш Келай увидал хорошую жизнь, а то с детства видит одну нужду да горе…

Отец говорил еще что-то, но Келай, засыпая, слышал только отдельные слова.

«…Исчезнет голод с лица земли… Не будет ни бедных, ни богатых… Все будут счастливы… Во всех домах засияют яркие, как солнце, лампы…».

Этой ночью Келаю приснился чудесный сон. Будто идет он по улице родной деревни, а вся деревня, даже их темная закопченная банька, озарена невиданным ясным светом, как будто заря занимается с каждого двора. А навстречу ему два человека идут и по-дружески разговаривают друг с другом. Келай хорошенько вгляделся в них: да это же его отец и Ленин! Ленин совсем такой, как на картинке в Совете, — с острой бородкой, с большим лбом. А одет он, как комиссар Андрей Петрович, в зеленую рубашку и черные брюки.

Ленин погладил Келая по голове и спрашивает голосом Андрея Петровича:

«Хочешь, Келай, полететь на аэроплане?»

«Хочу! Хочу! — отвечает Келай. — Если думаете, что побоюсь, так мне ни капельки не страшно, я на нашу черемуху на самый верх залезал и не испугался!»

«Да ты, как я вижу, бойкий парень, — засмеялся Ленин, — и вправду не побоишься».

И вдруг Келай почувствовал, что какая-то неведомая сила поднимает его ввысь, в небо. Далеко внизу, словно игрушечные, виднеются избы, а над головой сверкают звезды. Только вокруг не темно, как ночью, а совсем светло, и звезды сияют в голубом солнечном небе.

Вдруг откуда-то взялся щенок, тот, что в букваре нарисован. Виляя хвостом, вьется он вокруг мальчика.

«Глупый, отойди! Не видишь разве, я в небо лечу!» — кричит Келай.

А щенок не слушает, не отстает, видать, тоже хочет лететь с Келаем. Ну, пусть летит.

Келай поднял голову вверх, к сияющему, ясному, голубому небу…

Утром, когда Келай проснулся и выглянул с полатей, в избе была одна мать. Она возилась у печки, готовя завтрак.

— А отец где? — спросил Келай.

— Ушел с комиссаром спозаранку, — ответила мать.

— Разве Андрей Петрович здесь?

— Ночью пришел. Они с отцом чуть ли не до утра сидели, говорили… Уж опять до арапланов договорились… А теперь пошли народ на собрание собирать…

— Значит, Андрей Петрович в деревне? — обрадовался Келай.

— В деревне, в деревне…

В это время кто-то громко застучал в окно, и хриплый тревожный голос крикнул:

— Тетка Марпа, твоего Васлия убили! У реки лежит!

Глиняная чашка выпала у матери из рук и, стукнувшись о пол, разлетелась на куски. Мать, как была, неодетая, выбежала из избы.

Келай соскочил с полатей и бросился за ней.

За речкой, на мокрой луговине, возле самого леса стояла молчаливая темная кучка людей. Задыхаясь от быстрого бега, Келай протолкался в середину.

У густого можжевелового куста, раскинув руки, неподвижно лежал отец. Припав к нему, навзрыд рыдала мать. Молча склонив голову, без шапки стоял Андрей Петрович.

Из-за куста вышел красноармеец с винтовкой в руке и тронул комиссара за рукав.

— Поймали убийц, — тихо сказал он. — И Харитон среди них…

— А Каврия арестовали? — спросил комиссар.

— Каврий еще вчера скрылся из деревни.

— Все равно найдем…

Комиссар поднял голову и тут увидел Келая. Он шагнул к мальчику и, обняв, прижал к себе.

— Велико горе, но не вешай головы, сынок, — сказал он. — У твоего отца не было партийного билета, но он был настоящим коммунистом. И ты будь таким же, как он.

Потом комиссар достал из кармана тужурки помятую, в кровавых пятнах книгу, раскрыл ее и тихо прочел:

— «Мы не рабы… Рабы не мы…».

Комиссар протянул книгу Келаю:

— Вот самое дорогое наследство, которое оставил тебе отец. Ты дочитаешь эту книгу. Тебе довершить то, чего не успел отец.

Поднявшийся ветер гнал по небу низкие рваные облака, и вдруг среди серых облаков сверкнул ослепительный голубой клочок неба. Совсем такого, какое видел Келай сегодня во сне.

Тора — начальник, господин.

Ай, яман! — Ай, беда!

Батур, багатур — богатырь.

Джасак — ханское повеление, ханский закон.

Xангул — раб хана.

Джихангир — великий завоеватель.

Керулен — река в Монголии.

Опкын — ненасытный злодей (в марийских сказках).

Ачий — отец.

Родо — родственник. Обращение к уважаемому человеку.

Келарь — монах, ведающий светскими делами монастыря.

Танып — река в Башкирии, на берегах которой живут марийцы.

Арслан-батыр — богатырь.

Полевые ворота — ворота в изгороди, которой в прежнее время обносились поля у марийцев.

Омшаник — неотапливаемый сруб, проконопаченный мохом, служит для хранения продовольствия, а летом и для жилья.