Гелена Воланская - Тайна

— Не очень-то, — бросил Лацо. — Здесь лучше.

Ганичка недоверчиво поглядела на него. Уж не смеется ли он над ней? Лацо нетерпеливо тряхнул вихрами:

— Правда. Там… там все чужое. А здесь и мама и Ферко…

Он замолчал, не зная, что еще добавить. Ганичка маленькая, она все равно не поймет его. И незачем ей рассказывать, что в городе много дурных людей, а директор школы прогнал Ондру за то, что его отец коммунист.

— Лацо, Лацо, посмотри! — захныкал Ферко.

Кораблик больше не плыл. Он размок и упрямо опрокидывался набок. Ферко старался выровнять его, но у него ничего не получалось.

— Я сделаю тебе новый, сейчас принесу бумаги, — утешил малыша Лацо и побежал домой.

«Вот если бы здесь была наша команда, — размечтался Лацо, — все сложилось бы иначе». Может быть, Лацо и не огорчился бы так из-за сегодняшнего объявления. Больше всего его расстроила выходка Томаша. Как жаль, что Лацо еще не взрослый, а то бы он перекинул Томаша через забор. Пришлось бы негодяю просить у мамы прощения. Лацо сжал кулаки. Ох, как медленно растет человек! И ничего нельзя сделать, чтобы расти быстрее!

Лацо вошел в кухню. На лавке сидела бабка Катарина. Все ее так звали. У нее был сын Лойза — невысокого роста, зато необыкновенный силач. Катарина хорошо разбиралась в лекарственных травах и кореньях и лечила народ. А дети ее боялись. И если им доводилось встретить ее в горах, они кидались врассыпную с громким криком: «Бабка Катарина, бабка Катарина!..»

«…ина…ина…» — отвечали горы, и эхо перекатывалось из долины в долину.

Бабку Катарину приглашали и в соседние деревни. Она умела лечить не только людей, но и скотину. Взрослые ее не боялись, только детей пугали ею.

Лацо исподлобья поглядел на старуху и сторонкой прошел в комнату, чтобы взять зеленую бумагу, которую видел утром на шкафу. Он влез на стул и снял сверток. Оказалось, что в зеленой бумаге были инструменты Якуба. Лацо снова аккуратно завернул их и спрыгнул со стула. Он собирался уже войти в кухню и попросить бумагу у матери, но вдруг замер на месте.

— Мой Лойза плюет на их приказы. Он приходит по ночам: взглянет на меня, возьмет буханку хлеба, и только его и видели. Явятся наши ребята на помощь, явятся! Не оставят нас. И мы им помогаем чем можем, — быстро бормотала бабка Катарина.

— Трудно им, — вздохнула мать.

В открытое окно врывался свежий весенний воздух, согретый солнечными лучами и прокаленный утренними заморозками. Лацо незаметно проскользнул через кухню и выбежал на улицу. Значит, сын Катарины, тот самый силач, который на последней ярмарке уложил всех своих противников, вместе с Якубом! Когда Лацо уехал из Вербового, Лойза еще был дома.

Лацо медленно подошел к луже, у которой Ганичка играла с Ферко.

— У меня нет бумаги, — сказал он с виноватым видом.

— А я хочу кораблик! Кораблик! — благим матом заревел Ферко.

— Я ведь тебе говорю: сегодня у меня нет бумаги, я тебе сделаю кораблик завтра, — уговаривал его Лацо.

Но мальчик не унимался.

— Иди сюда, я тебе дам бумаги! — крикнул ему с соседнего двора дядя Барта. — Пусть малыш успокоится.

Лацо подбежал к дяде.

— Что же ты поздороваться даже не зашел, разбойник? Забыл про меня? — ласково пожурил мальчика дядя Барта.

— Я не забыл… я только сегодня приехал, — оправдывался Лацо.

— Бумага там, за шкафом, возьми сколько тебе нужно.

Лацо вошел вслед за Бартой в хату.

— Что у вас нового? Не слышно, когда отец вернется? — тихо спросил дядя Барта.

— Не знаю, нам ничего не говорили, — грустно ответил Лацо.

— Ну, не печалься. Подрастешь, ума наберешься — будешь отцом гордиться.

— Я и сейчас горжусь им и… — мальчик осекся на полуслове, настороженно поглядев на дядю Барту.

А тот весело подмигнул ему и выпустил из трубки облачко дыма.

— И брат твой тоже неплох. Ну, ступай, а то Ферко орет. Ты сейчас старший в доме, обо всем должен заботиться, матери помогать. Она у тебя больная.

— А почему сегодня тех, кто в горах… назвали бандитами? Матьо так сказал, все слышали, а Томаш…

— Беги к Ферко и не обращай на Матьо внимания. Пусть себе барабанит, как ему приказали господа. Они чуют, что им приходит конец, вот и отгоняют страх барабанным боем! А ты не вешай нос, беги!

С новым корабликом дети пошли к ручью. Солнце уже клонилось к горе Высокой, его лучи окрасили багрянцем плотную стену леса. Небесный купол переливался всеми оттенками золота и лазури. В долину спускалась вечерняя тишина.

Вдруг где-то далеко в горах прозвучали выстрелы, отзвуки их прокатились по склонам, дробясь о гранитные скалы, сотрясая долину.

— Якуб услышал бой барабана… — прошептал мальчик, и ему стало весело. — Якуб все знает…

Мать Лацо слегла. У нее так мучительно кололо в груди, что она едва добралась до лавки. Лацо принес из спальни одеяло и подушку и постелил их тут же, в кухне, чтобы матери было удобней присматривать за хозяйством. Тете Кубанихе в тот день пришлось хозяйничать одной. К вечеру она сильно устала и задремала в уголке, у печки. Ферко тоже спал, утомленный беготней на свежем воздухе. Лацо сидел возле матери, тревожно прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. Мать не жаловалась, но мальчик понимал, что ей худо.

Лацо глубоко вздохнул. Завтра ему нужно возвращаться в город, а мама останется одна, больная, слабая. Бабка Катарина принесла ей вчера какое-то снадобье, велела принять и закутаться потеплее. Лацо весь вечер колол дрова, чтобы матери не пришлось обращаться за помощью к чужим. Потом сбегал в лавку, подмел двор, принес из погреба картошку. А теперь, сидя возле матери, он напряженно думал, что бы еще для нее сделать.

В кухне было тихо. Тетушка на миг открыла глаза и снова задремала. Лацо посмотрел на руки матери; сейчас они мирно покоились на одеяле. Вероятно, ей стало легче.

Миновала безрадостная пасхальная неделя. Лацо все надеялся, что Якуб хоть разочек заглянет домой, но он не пришел. Так и не довелось им встретиться. А завтра Лацо уедет в Жилину, останется там до конца учебного года и не скоро увидит старшего брата.

Вдруг мальчику показалось, что за окном мелькнуло чье-то лицо. Словно кто-то заглянул в хату и исчез…

— Я забыл затемнить окно, — забеспокоился Лацо и, перегнувшись через лавку, захлопнул внутреннюю раму, заклеенную черной бумагой.

Мать открыла глаза и насторожилась. Снаружи раздались тихие шаги. Потом в дверь постучали. В кухню вошел незнакомец, одетый по-городскому — в пальто и шляпе; в руке у него был чемоданчик, с какими обычно разъезжают бродячие торговцы.

— Добрый вечер, — сказал он с порога.

Мать, слегка приподнявшись на подушке, устало посмотрела на него.

— Не трудитесь, — прошептала она, — я ничего у вас не куплю… У меня и денег-то нет.