Варвара Андреевская - Красное солнышко

— Безусловно.

— А уж я-то как боялась, — заметила Гаша, все время молча слушавшая разговор матери с сыном; — знаешь, Мишута, когда я устанавливала клетку и корзинку на извозчичьи дрожки, у меня руки дрожали.

— А, между тем, глядя на тебя ничего нельзя было заметить.

— Еще бы, Миша! Я не хотела раньше времени тебя огорчать… Ведь вот ничего же не случилось, представление прошло самым блестящим образом, и завтра повторится то-же самое…

— Сегодня, правда, оно прошло как нельзя лучше, но что будет завтра — неизвестно.

— Завтра повторится то-же самое, это не подлежит сомнению, — с уверенностью проговорила Мария Ивановна, — господин Фриш, в данном случае, человек опытный; если бы он хоть немного сомневался, то поверь, никогда бы не стал так настоятельно требовать, чтобы ты пришел завтра.

— И никогда бы не отдал даже части моего жалованья, — добавила Гаша; — я его хорошо знаю, он деньгами дорожит больше всего. Но, однако, какая же я завтра буду богатая! — добавила она после минутного молчания.

Мария Ивановна и Миша улыбнулись.

— Вы знаете, сколько у меня будет денег? — продолжала девочка; — более десяти рублей, разве это не богатство, разве это не капитал? Но вы должны взять себе все целиком.

— Это почему?

— Потому, что я не могу и не хочу жить у вас даром.

— Перестань болтать пустяки.

— Нет, Мария Ивановна, это не пустяки… Далеко не пустяки; вы сами живете трудом, я буду мучиться, сознавая, что сижу у вас на шее.

— Да ведь я уже тебе сказала, Гаша, что полученное тобою сегодня жалованье поступит в нашу общую кассу! Чего же ты еще добиваешься?

— Вы согласились принять в общую кассу то, что Миша принес сегодня, а о тех деньгах, которые он принесет завтра, вы ничего не хотите говорить.

— Да ведь их еще нет, Гаша, зачем мы будем спорить раньше времени?

— Конечно, — вмешался Миша; — может быть, я их и не передам тебе: мы с "Орликом" и "Красавчиком" отправимся на них кутить. Говорят, актеры вообще придерживаются этого обычая, и после каждого представления, в особенности, если оно удачно, едут куда-нибудь в ресторан вместе ужинать. Чем же мы хуже их, и почему нам нельзя поступить точно также, правда, мои маленькие друзья? Вы ничего не имеете против?

С этими словами он быстро соскочил с места и, подбежав к своим маленьким друзьям, которых по случаю позднего времени на чердак не отнесли, принялся ласкать их.

Долго продолжались разговоры и шутки; наконец, Мария Ивановна первая напомнила, что давно уже пора ложиться спать, и что иначе они все трое на следующее утро рискуют проспать.

— Это правда, — согласился Миша, — надо укладываться — и, пожелав спокойной ночи матери и сестричке, как он называл теперь Гашу, пошел устраивать себе постель на диване, так как кровать уступил Гаше, которая тотчас улеглась; за нею легла и Мария Ивановна. Огонь погасили, но разговоры, тем не менее, все еще не смолкали.

Все трое чувствовали себя такими счастливыми, такими довольными, что не желали ничего лучшего и не согласились бы, ни за какие блага, поменяться ни с кем своей долей.

Следующий день, суббота, прошел обыкновенным порядком: утром Миша был в гимназии, затем вернулся к обеду домой, после обеда сел готовить уроки к понедельнику, чтобы вечер с субботы на воскресенье и хотя воскресенье быть свободным, тем более, что сегодня ему надо было к шести часам снова отправляться в цирк, куда на этот раз он мог ехать попозднее, так как господин Фриш, зная познания "Красавчика" и "Орлика", уже не требовал репетиции.

Представление началось в половине седьмого; ввиду того, что оно было последнее, так сказать прощальное, — то господин Фриш предварительно предупредил публику о своем желании доставить ей возможно больше удовольствия и показать все лучшие силы.

Согласно всегдашней методе, он это делал постоянно, перед отъездом из каждого места, где давал свои представления; делал с тем расчетом, чтобы оставить по себе хорошее воспоминание и, в случае вторичного визита, встретить в публике сочувствие и отзывчивость.

Программа гласила исключительно о новых, еще не виданных фокусах, которые будут выполнены людьми и животными; в состав программы, в виде повторения, войдет только единственный выход маленького моряка с его питомцами, и то по желанию благосклонной публики, заявившей об этом еще вчера, после долгих, громких аплодисментов.

Миша с восторгом прочел объявление об этом и особенно нежно ласкал своих питомцев, называя их самыми нежными именами.

На этот раз выход его значился не четвертым, а девятым, т. е. стоял почти в самом конце представления; Миша сразу понял и догадался, что это сделано не без цели.

"Сладкое блюдо всегда подают последним, для того, чтобы во рту оставался приятный вкус", — мысленно проговорил мальчик, самодовольно улыбаясь, и, снова встав в угол на то место, где стоял вчера, терпеливо выжидал свою очередь.

По сделанному господином Фриш знаку, музыка опять, по примеру вчерашнего, заиграла марш, под звук которого Антоша, одетый в новый костюм, выдаваемый ему только в торжественных случаях или по большим праздникам, почтительно раскланялся зрителям, и затем, ловко вскарабкавшись по высокому, совершенно гладкому столбу, под самый потолок парусинного навеса, вскочил на канат и принялся выделывать там, руками и ногами, такие изумительные фокусы, что, глядя на него, невольно становилось жутко… Вот… Вот… Еще одна минута, еще один прыжок…. И, казалось, бедняга сорвется с каната, мгновенно полетит вниз… разобьется до смерти…

Несколько товарищей по профессии, уже одетых в трико и готовых в известный момент выступить теперь на арену, смотрели на него с немым восторгом, но без всякого страха за дальнейшую судьбу; для них это не было ново… Каждый не раз выполнял то же самое, но Миша, не привыкший к этому, старался не смотреть; фокусы Антоши производили на него тяжелое, удручающее впечатление… Он даже невольно рассуждал в душе: "неужели Антоша не мог избрать какой-нибудь иной способ зарабатывания куска насущного хлеба, — менее сопряженный с опасностью?"

По счастью, однако, все обошлось благополучно, Антоша вернулся в коридор, где публика не могла его видеть, и где стояли остальные актеры, как бы за кулисами — вернулся целым, невредимым, сияющим, так как не только публика отнеслась с похвалами к его таланту (если только акробатические фокусы можно назвать талантом), но даже сам господин Фриш погладил его по голове со словами: "спасибо, Антоша, поддержал нашу славу, за мной не пропадет… На чай получишь".

А господин Фриш редко кого хвалил и еще того реже обращался к своим подчиненным с речью.

Следующие номера программы шли своим чередом, и, видно, уж вечер выдался такой счастливый — успех со всех сторон получался полный; на лицах акробатов, жонглеров и клоунов выражалось довольство, радость; даже животные и птицы, принимавшие участие в представлении, казались тоже веселее обыкновенного, и, сверх ожидания, меньше получали пинков и побоев.