Варвара Андреевская - Красное солнышко

Но вот, наконец, пробило три часа, раздался звонок, и шумная толпа гимназистов разом хлынула из дверей. Миша, как всегда, старался выйти последним, чтобы не участвовать в общей сутолоке; придя домой, он даже приготовлением обеда занимался рассеянно и чуть было не насыпал в суп вместо соли мелкого сахара; раньше стряпня забавляла его, сегодня же, наоборот, казалась очень скучной. Зато с какой радостью и как поспешно побежал он к Лёве, когда все домашние дела оказались оконченными.

Лёва жил довольно далеко, почти на противоположном конце города, но Миша, увлекшись своими думами, не замечал расстояния и мчался с быстротою молнии.

— Здравствуй, Лёва, — окликнул он товарища вбежав к нему в комнату.

— Здравствуй! Что ты так запыхался?

— Слишком быстро шел.

— А я давно тебя поджидаю.

— Нельзя было раньше; дома дела задержали… Только сейчас успел все кончить.

— Знаю… знаю: ты ведь и повар, и судомойка, и столяр, и маляр.

Миша улыбнулся.

— Одним словом, на все руки, — продолжал Лёва.

— Ну, пойдем однако, к моим любимцам, они уже нас дожидаются.

И он ввел Мишу в небольшой чуланчик, где, прижавшись в уголке и грациозно встав на задние лапки, стоял прелестный, беленький зайчик, с бледно-розовым носиком и такой же как бы подкладкой под пушистыми белыми ушками.

— Орлик, сюда! — подозвал его Лева.

Зайка моментально встал на все четыре лапки и в два прыжка приблизился к Лёве.

— Под козырек! — скомандовал Лёва.

Зайка снова встал на задние лапки, вытянулся в струнку и одну из передних приложил к уху.

— Довольно; теперь покажи нам, как старые бабы ходят в лес за ягодами!

С этими словами Лёва перекинул ему через плечо корзиночку; зайчик согнул спину, медленно заходил взад и вперед, и от времени до времени наклонялся к полу, как бы что-то поднимая.

Миша, глядя на все эти проделки, положительно пришел в восторг.

— Что, хорошо? — спросил Лёва.

— Восхитительно; как только удалось тебе его выучить?

— Терпением взял, ласкою; уверяю тебя, ни разу не бил… Вот потому-то и боюсь, чтобы он всего не перезабыл; как ни говори, а для того, чтобы выучить, труда приложено не мало… Ну-ка, попробуй при мне проделать то же самое, а я сяду в стороне.

Миша не заставил себе повторить и остался очень доволен, когда Орлик во всем, беспрекословно его слушался.

— Теперь перейдем к Красавчику, — сказал Лёва, сделав зайке знак, что он может удалиться.

При слове "Красавчик" изящный, белый голубок, твердо знавший свою кличку, моментально вспорхнул к нему на плечо и начал осторожно тыкать клювом прямо в щеку.

— Здравствуй, здравствуй! Ты здороваешься со мною, целуешь меня… Здравствуй, мой дорогой… Как поживаешь? — Голубок в ответ принялся порхать по всем направлениям чулана.

— Вижу, что тебе весело живется, — продолжал Лёва, — но вечно веселиться нельзя; покажи-ка нам, как скучают маленькие дети, когда их, в наказание за капризы, оставляют без пирожного.

Голубок опустился на пол и остался недвижим, точно он был не живой голубь, а игрушечный.

— А что должны делать дети, чтобы старшие простили их? — спросил, несколько минут спустя, Лёва.

Голубок нерешительно поднялся с места, и тихонько, осторожно, переступая с ножки на ножку, точно боясь разбудить кого, подошел к Лёве и дважды приложился клювом к его руке.

— Не дурно? — снова обратился Лёва к товарищу.

— Я изумлен! — воскликнул Миша, — если бы не сам своими собственными глазами видел, то, право, не поверил бы, что можно добиться такого повиновения не только от зверей, но даже от птиц!

Лёва самодовольно улыбнулся.

— Заставь его повторить, — предложил он Мише.

Повторение с "Красавчиком" оказалось так же удачно, как и с "Орликом", и Миша ушел от Лёвы, совершенно очарованный, очарованный настолько, что даже не в состоянии был тотчас сесть за приготовление уроков.

Когда мать его вечером вернулась с работы, он ей подробно рассказал обо всем и даже представлял в лицах проделки своих будущих квартирантов.

— Да неужели! — удивилась Мария Ивановна, слушая внимательно рассказы сына.

— Честное слово, мамочка, я ничего не прибавляю… Вот, погоди, скоро сама увидишь… Только бы мне устроить их получше, да поудобнее; как ты думаешь, на чердаке им не будет холодно?

— Едва ли; ни зайцы, ни голубки холода не боятся, и мне кажется, что если только тебе удастся смастерить для них более или менее удобное помещение, то они будут чувствовать там себя превосходно.

— Пока нет заморозков, я буду выпускать их даже на двор. Не на первый двор, где постоянно народ, а на второй, куда мусор сваливают, там никого нет.

— А ты, не боишься, что голубь улетит? — заботливо спросила Мария Ивановна.

— Я сначала спрошу Лёву; он уверяет, что "Красавчик" никогда, ни за что не улетит от того места, где находится "Орлик", — они замечательно дружны… один без другого жить не могут; мы с Лёвой об этом уже много толковали.

— Затем надо позаботиться принести для них подходящий корм; это я, пожалуй, возьму на себя, так как все равно хожу на рынок за покупками для нас, — добавила Мария Ивановна.

— Добрая, дорогая моя мамочка! — воскликнул Миша и, соскочив с места, начал душить ее в объятиях.

— Довольно… Довольно… задушишь до смерти! — смеялась Мария Ивановна, в свою очередь целуя раскрасневшегося от волнения мальчика. — Успокойся и садись за уроки, а я примусь за шитье, мы с тобою ведь люди подневольные, надо все сделать к известному сроку, — добавила она, полушутя, полусерьезно.

Миша взялся за книжку, но работа не спорилась, мысли путались, он несколько раз перечитывал одно и то же, и в конце концов, все-таки ничего не понимая, с досадой захлопнул книгу и, решив приняться за уроки позднее, отправился на чердак подыскивать необходимый материал для предстоящей работы.

Различных поломанных досок и дощечек там оказалось множество — надо было только суметь выбрать; кому другому это могло бы показаться трудным, но Миша в данном случае отличался замечательной сметливостью; он сразу определил, какой длины и ширины требовались доски, сколько именно их надо было счетом, и, отобрав все в сторону, он разделил их на две части, чтобы одну оставить пока на чердаке, а другую отнести в комнату.

Забрав последние, он стал спускаться вниз по лестнице, где ему встретился хозяин дома, человек уже немолодой и очень сердитый.

— Что ты несешь? — спросил он его, окидывая строгим взором.

Миша растерялся и не сразу мог ему ответить. Хозяин повторил вопрос.

— Доски, — нерешительно отвечал тогда мальчик.

— Какие?