Ирина Антонова - Красавица из 5 «В»

— Людмила Алексеевна, а яблоки-то хоть настоящие или натюрмортные?

Учительница улыбнулась:

— А сам ты как думаешь?

Сидоров торопливо спрятал руки за спину.

— Ну… не знаю… Если бы попробовал, тогда мог бы сказать наверняка…

Людмила Алексеевна пронесла плетёнку между рядами. От фруктов исходил тонкий, едва уловимый аромат.

Художники неохотно открыли свои альбомы, взялись за карандаши.

— То, что это не муляжи, можно уже по запаху догадаться. Итак, приступаем к работе.

Напоминаю, ваша задача: увидеть, прочувствовать, изобразить. Понятно?

— Понятно… — вяло, без особого энтузиазма протянул шестой «А».

Людмила Алексеевна поставила корзину на середину стола и направилась к двери.

— Прекрасно, тогда приступаем к работе. Я оставлю вас минут на двадцать. Пожалуйста, не отвлекайтесь, договорились?..

Класс притих. Началось неторопливое погружение в творчество. Веточкин, пытаясь уловить ускользающие образы, бессмысленно глядел в потолок. Суркова в поисках вдохновения рылась в портфеле. Кашкин, накапливая творческий потенциал, методично пережёвывал оставшийся с большой перемены бутерброд. А Сидоров ушёл в себя. Казалось бы, надолго, но вот ноздри его нервно затрепетали, голова резко дёрнулась.

— Эй, кто ест, поделись кусочком!

Обладатель бутерброда набычился:

— Отвяжись, самому мало! Ещё сидеть сколько, а я позавтракать не успел.

С задних рядов возмутились:

— Интересно, а кто из нас успел?!

Суркова потянула одноклассника за рукав:

— Да ну его! Жадобина! На Сидорова посмотри…

По классу прокатился смешок. Мальчик и впрямь вёл себя странно. Долгие размышления подтолкнули его к активным действиям. Выйдя из ступора, он встал и направился к учительскому столу.

Тут же со всех сторон посыпались недовольные возгласы:

— Отойди, не видно!

— Ты чего, стеклянный, что ли? Освободи горизонт…

С яблоком в одной руке и карандашом в другой он с мученическим видом вновь застыл над своим альбомом.

— Во даёт!

— У Сидорова начисто крышу снесло…

— Положи на место, не порть натюрморт!..

Не обращая внимания на одноклассников, мальчик принялся вертеть фрукт в разные стороны, торопливо хватаясь то за карандаш, то за ластик… Яблоко аппетитно хрустнуло. Сидоров зажмурил глаза, замер. Блуждающая улыбка стёрла с его лица былую сосредоточенность. Класс вознегодовал:

— Эй, ты чего это делаешь?!

— Всё! Скандал, двойку по рисованию и поход в кабинет директора себе обеспечил…

— Ну ты, Сидоров, попал!

Тот, довольный и просветлённый, махнул рукой:

— Отстаньте! Теперь более-менее понятно, как этот несчастный натюрморт рисовать!

Суркова, хихикнув, повертела пальцем у виска и подмигнула подружкам:

— Гений! Эй, Пикассо, яблоко хоть вкусное?

Сидоров, не отрываясь от работы, добродушно кивнул:

— А то! Не мешай, видишь, прёт…

В коллективе нарастала нервозность. Работа не ладилась ввиду полного отсутствия вдохновения. Одноклассники всё чаще поглядывали на Сидорова, увлечённо черкающего по бумаге карандашом.

Первыми не выдержали Веточкин и Кашкин. Не сговариваясь, они рванули к корзине. Схватив по яблоку, одновременно надкусили.

Остальные наблюдали за ними с возрастающим интересом, без тени былого возмущения. Вскоре корзина опустела, а на столе выросла живописная гора яблочных огрызков.

Настроение класса заметно улучшилось, а вместе с ним проклюнулся и творческий потенциал. Работа закипела. Тишину нарушали лишь скрип карандашей и торопливое шиканье:

— Верни ластик, свой надо носить…

— Эй, у кого точилка есть? Карандаш сломался…

— Да тише вы, не мешайте работать…

Веточкин, созерцая разгромленный натюрморт, задумчиво протянул:

— А чего? Очень даже реалистично! Пожалуй, так даже интереснее…

Людмила Алексеевна не заметила явных изменений в «натуре». Просматривая работы, удовлетворённо качала головой.

— Ну что я могу сказать?! Замечательно! Не верю глазам своим — рисунки поражают естественностью! Причём все работы хороши. А Сидоров — так просто превзошёл себя. В этом надкушенном яблоке что-то есть… Необычное решение, я бы сказала, весьма оригинальное. Молодец, Максим!

Класс напряжённо молчал. Сидоров, втянув голову в плечи, тоскливо ожидал развязки.

Людмила Алексеевна с некоторым недоумением обвела взглядом застывшие лица учеников. Уловив всеобщую напряжённость, встревожилась:

— Так… Сидоров, в чём дело?

Наконец Кашкин отважился. Он застенчиво отвёл взгляд в сторону и промямлил:

— Тут такое дело…

Веточкин поддержал приятеля:

— Ага…

— А если чётко и членораздельно: что произошло в моё отсутствие? — В голосе учительницы появился металл.

Сидоров решительно вскочил со своего места и зачастил:

— Это я во всём виноват! Никак не мог прочувствовать натуру, вот и пришлось пойти на крайние меры…

С задней парты послышался сдавленный смешок.

— Что ты такое говоришь, Сидоров?! — с ужасом всплеснула руками Людмила Алексеевна.

Веточкин и Кашкин, перебивая друг друга, поспешили её успокоить:

— Да вы не волнуйтесь! Мы обязательно возместим все причинённые убытки, да, ребята?

В классе вновь повисло неловкое молчание. Голос учительницы задрожал:

— Мальчики, о каких убытках идёт речь? Я что-то никак не пойму.

Проследив за взглядами учеников, Людмила Алексеевна растерянно повернулась. Её плечи беззвучно затряслись. По классу пронёсся вздох облегчения. Робкие, нервные смешки переросли в дружный хохот.

Изнемогая от смеха, учительница села за свой стол.

— Ох, как же вы меня напугали!..

Промокнув глаза платочком, Людмила Алексеевна продолжила уже более спокойным голосом:

— Это же надо было додуматься… Позвольте поинтересоваться: в нашем классе завёлся прожорливый троглодит?

— Ну хорошо. Я признаюсь… Это сделал… — Кашкин самоотверженно решил принять удар на себя, но в последний момент передумал и ткнул пальцем в сторону одноклассника: — Сидоров!

Сидоров моментально отреагировал на признание друга крепко сжатым кулаком из-под парты.

Людмила Алексеевна пробарабанила пальцами по столу, тщетно пытаясь придать своему лицу серьёзный вид.

— Вот уж, Максим, удивил так удивил. От тебя я подобной выходки как-то совсем не ожидала. Дай-ка мне, дружочек, дневник…

— Так, начались репрессии… Кто следующий? — печально прошелестел Веточкин.

— Людмила Алексеевна, а может быть, не надо, а? — жалобным голоском протянула Суркова.

Учительница склонилась над журналом.

— Надо, надо, Суркова! Максим, я жду!