Лидия Чарская - Малютка Марго

Ах, как было грустно им, когда наступил час разлуки. Тут уж Поль совершенно забыл о том, что он мальчик, будущий мужчина, и что мужчине плакать не полагается, и рыдал навзрыд. Марго в свою очередь обливалась слезами.

Но больше всех горевал маленький Поль.

Дети условились писать друг другу. Поль подарил своей маленькой подруге все, что считал самым дорогим из своих вещей: небольшую записную книжку с переведенными им собственноручно на ее страничках картинками. Марго не осталась в долгу и отдала маленькому приятелю крошку-куколку с отбитым носом, которую она любила почему-то больше всех остальных своих игрушек и вещей.

И сейчас, думая в вагоне об этом последнем прощанье, Марго снова захотелось поплакать. Теперь уже убегающие куда-то мимо окон вагона картины не интересуют девочку. Ее мысли были заняты воспоминаниями о недавнем прошлом.

Но вот все тише и тише стал идти поезд. Сейчас, очевидно, должна быть остановка.

Малютка Марго высовывается из окна.

Так и есть — станция. Какая-то небольшая станция. На платформе толпа пестро одетых босоногих крестьянских ребятишек. В руках они держат пакетики, сделанные из древесной коры, и небольшие самодельные корзиночки, где алеет вкусная, спелая и сочная на вид лесная земляника.

— Мамочка! Мамочка! Смотри, какие смешные дети. В Париже я никогда не видела босых ребятишек. Смотри, эти босоножки продают ягоды…

— Можно мне купить ягод, мамочка? — весело и оживленно затараторила малютка Марго, то бросаясь к матери и ластясь к ней, то снова кидаясь к окну.

Поезд подошел к платформе станции и остановился.

— Мамочка, дай мне немножечко денег, я куплю ягод. Кстати, рассмотрю поближе этих потешных детей. Из окна их трудно разглядеть хорошенько, — вся красная от волнения продолжала малютка Марго.

— Смотри, только не сходи на платформу, — доставая деньги и подавая их девочке, произнесла madame Алиса Бернар. — Поезд простоит на этой станции самое короткое время.

— Да, да, мамочка, хорошо! — едва дослушав последние слова матери и выпархивая птичкой из вагона, крикнула Марго.

Со ступенек вагонной площадки было трудно объясняться с детьми, кинувшимися веселой толпою навстречу маленькой француженке. А тут еще вышло новое затруднение. Крестьянские ребятишки ничего, разумеется, не понимали из того, что им говорила Марго. Марго же, ни слова не знавшая по-русски, не понимала детей.

Произошла забавная сценка. Марго показывала пальцем на приглянувшуюся ей корзиночку земляники и жестами допытывалась у девочки-торговки, сколько стоят ягоды.

Та растопырила перед маленькой француженкой все свои десять пальцев на руках, что должно было означать десять копеек.

Тогда малютка Марго возмутилась.

«Как! Такая маленькая корзиночка стоит целых десять копеек? Не может быть», — подумала она.

И, мотая своей черной головкой и сверкая черными же, как угольки, глазками, Марго спрыгнула в пылу спора на платформу и принялась торговаться, показывая пальцами пять.

Публика из поезда тоже занялась покупкою ягод, и никто не заметил затруднительного положения маленькой пассажирки, и никто не помог детям объясниться.

А девочка-торговка, видя, что лопочущая что-то на своем непонятном языке маленькая барышня уже взяла у нее корзинку, энергично протянула руку, почти вырвала ее у Марго и бегом бросилась от вагона.

— Как! Ведь я же купила эти ягоды. Оставалось только сговориться о цене. Какая глупенькая девочка. Надо ей это растолковать во что бы то ни стало, — подумала Марго, вспыхнув от негодования.

И забыв в эту минуту про запрещение матери сходить на платформу и про короткую остановку поезда на этой станции, малютка Марго бросилась догонять девочку, чтобы убедить ее продать ягоды.

Маленькая же крестьяночка, уверенная, что черноволосая «нездешняя» барышня гонится за нею с тем, чтобы взять землянику даром, прибавила ходу и стрелой полетела по дороге, ведущей от станции к деревне, где она жила.

Малютка Марго помчалась за нею.

Остальные дети, продавщики и продавщицы ягод, сновали по-прежнему по платформе, предлагая пассажирам свой товар. А пассажиры, занятые кто чем, и не заметили двух удалявшихся от платформы маленьких девочек.

— Остановись! Остановись! — кричала крестьяночке малютка Марго по-французски, совершенно забывая, что девочка не может понять ее. — Я куплю у тебя ягоды, Но у меня не хватит денег… Я сбегаю в вагон, возьму у мамы еще… Ты говоришь, ягоды стоят десять копеек, а у меня всего только пять. Сейчас я…

Малютка не договорила…

Что это? Кто это свистнул там позади?

Марго живо обернулась…

От платформы, с которой она только что убежала, отходил поезд. Серый дым, выскакивая клубами из трубы, вился повыше вагонов, как огромная серая змея. Снова, но уже значительно тише, заглушенные расстоянием, застучали колеса:

— Тук-тук-тук-тук!

Поезд пошел скорее…

Ужас охватил маленькую француженку. Сердце Марго дрогнуло и замерло от испуга и неожиданности. Даже пот выступил у нее на лбу, и вся она похолодела.

— Поезд ушел, пока я гналась за девочкой, — с поразительной ясностью промелькнуло ужасное сознание в ее маленькой головке. И сразу малютка Марго поняла всю безвыходность, все отчаяние своего положения.

— Мама! Мама! — рыдая навзрыд, закричала девочка. — Где моя мама? Я хочу к моей маме. Отведите меня к ней.

И она помчалась, испуская отчаянные крики, с лицом, залитым слезами, обратно к станции.

Поезда на станции, конечно, уже не было. Он был уже далеко. Только след его — серый дымок — еще клубился над группою мелькавших вдали деревьев. А на самой платформе, где еще за несколько минут до этого было так оживленно и людно, теперь не оказалось почти никого. Один только господин в белом кителе с блестящими пуговицами и в красной фуражке, в сопровождении двух железнодорожных сторожей, ходил по платформе, что-то внимательно высматривая.

Малютка Марго остановилась перед ним с громким плачем:

— Где моя мама? Где поезд? Верните мне маму!

Начальник станции, не обучавшийся никогда французскому языку, ничего не понял и лишь пожал плечами!

— Что говорит девочка? Откуда она взялась?

Малютка Марго бросилась догонять девочку.

И чем больше старалась растолковать ему свое горе Марго, тем менее он понимал ее.

Сторожа только руками разводили, уже совсем не соображая, что могло случиться. Вдруг один из них вспомнил что-то: