Анатолий Алексин - Коля пишет Оле, Оля пишет Коле

— Да ведь не уехали еще оттуда… Неудобно как-то получается: мама Олина еще там, а мы ей на голову со своими узлами!

— Ничего, ничего, — успокаивал вспотевший Еремкин. — Тут зевать нельзя. Надо занимать заранее! Я со своей соседкой (это, значит, с твоей мамой) уже договорился…

Увидев меня, Еремкин очень обрадовался и доложил, точно я был для него высоким начальством:

— Можете сообщить своему «Отряду Справедливых»: общественность дома помогает переселяться!

Мне даже стало немного жалко Еремкина: уж очень он был мокрый и отдышаться не мог.

— Подождите здесь! — скомандовал я.

И он, хоть не знал еще, в чем дело, сразу подчинился.

— Хорошо, подождем!

Я побежал во двор собирать ребят на помощь. Ребята играли в волейбол, и я попросил судью свистком прекратить игру. Сперва все стали кричать: «Что там такое? Не мог, что ли, подождать? Самый решающий момент!» Но я знал, что у наших волейболистов все моменты самые решающие, и поэтому не стал ждать. Когда же я объяснил, что гардеробщица Анна Ильинична переселяется, обе команды прямо в трусах и майках ринулись в подъезд.

К этому времени на площадке нашего этажа уже стояли и муж Анны Ильиничны с огромным сундуком, и дочка-десятиклассница с двумя корзинками.

Наша Нелька испуганно выглядывала из-за двери. Я для смеха позвал ее тоже, но она, ничего не говоря, показала на свои пальцы: пианисты должны очень беречь свои пальцы, и поэтому не должны делать ими ничего такого, что делают все нормальные люди.

Две волейбольные команды сразу превратились в команды носильщиков. Но только не всем, к сожалению, хватило вещей, разгорелся спор, кому нести, а кому нет, и некоторые даже обиделись. Еремкин, как дирижер, размахивал руками и руководил всем этим переселением: вот до чего испугался нашей детской комнаты! Но, конечно, он о ней ни разу вслух и не вспомнил, а все время делал вид, что заботится только об Анне Ильиничне.

Когда мы перетащили все вещи на первый этаж, он сказал твоей маме:

— Вот видите: у вас было пусто, все вещи в Заполярье уехали, а теперь, последние два дня до отъезда, вы как человек поживете — с мебелью.

Мама не возражала. И сразу так получилось, что это лично он, Еремкин, и Анне Ильиничне помог, и маме твоей доставил удовольствие.

Никто из ребят, кроме меня с Белкой, не знал, конечно, почему Еремкин так переменился, и про всю историю с детской комнатой никто ничего не знал, и поэтому ребята говорили между собой:

«Мы-то думали, что Еремкин совсем не такой, а он-то, оказывается, во-он какой!..» Еремкин улыбался во весь рот: ему нравилось казаться очень хорошим человеком. И я даже про себя подумал, что он посмотрит-посмотрит, как это приятно, и, может быть, станет таким на самом деле. Вдруг, а?.. Все может случиться!

А сегодня утром все мы, входя в школьную раздевалку, один за другим повторяли: «Поздравляем вас, Анна Ильинична, с новосельем!..» И Лева Звонцов даже к концу уроков выпустил «боевой листок» с огромным заголовком: «Анна Ильинична переехала!» И там нарисовали дружеский шарж, как ребята в трусиках и майках тащат по лестнице книжные шкафы, буфеты, телевизор и даже умывальник. Телевизора и умывальника у Анны Ильиничны, например, не было. Когда Леве сказали об этом, он объяснил: «Это не фотография, а рисунок! Художник имеет право на фантазию!» Никто, конечно, не стал возражать… Вот и все. Задание твое я выполнил.

Коля пишет Оле

Сегодня, Оля, я подошел к Левиному «боевому листку»: с заголовком «Анна Ильинична переехала!», и слышу, как наш школьный завхоз говорит:

«Вовремя мы насчет ордера похлопотали. Выиграли сражение! Оперативность проявили!»

Феликс стоял тут же, рядом, Я сразу к нему:

— Как это, говорю, они «выиграли сражение»? А мы что же, выходит, зря старались?

— И они тоже хлопотали, — ответил Феликс. — Да главное-то было в том, чтобы Еремкин не портил Анне Ильиничне нервы, чтобы он встретил ее, как самую дорогую гостью, прямо-таки с распростертыми объятиями. И вы этого добились!

Значит, теперь, Оля, я, наверно, уже могу вскрыть твою посылку. Она лежит и лежит на одном месте без всякого дела. А так бы польза какая-нибудь от нее была… Напиши: можно или нельзя?

Лева Звонцов объявил конкурс:, кто придумает новую радиоигру. И я ему вот что предложил: крикнуть по радио, чтобы все мальчишки или девчонки, которые носят одно и то же имя (ну, например, Вани, или Пети, или Нины) быстро прибежали в какое-нибудь определенное место. Сразу будет видно, каких имен у нас больше всего, а каких меньше. И еще будет ясно, какой Ваня или какая Нина ловчее и быстрее всех своих тезок, то есть кто прибежит самым первым.

Леве эта игра понравилась. И он предложил в мою честь собрать первыми на площадке, возле пожарного крана, всех наших школьных Николаев. Но я сказал, что все наши Коли на площадке просто не поместятся, и предложил, чтобы он для начала собрал лучше всех Тимофеев.

Лева удивился: «Почему, — говорит, — тебе нравятся именно Тимофеи? Странно! Это имя не такое уж типичное для нашего времени. Но раз ты придумал эту игру, я пойду тебе навстречу!» И объявил по радио. На площадку к пожарному крану примчался только один семиклассник Тимофей, который по два года в одном классе сидит. И еще пришел истопник дядя Тимофей, который очень перепугался, потому что не понял, зачем его так срочно вызывают к пожарному крану: думал, загорелось что-нибудь.

Это все я просто так сделал, ради интереса. А вообще-то какое мне дело, кого ты там очень любишь. Это твое дело, а не мое.

Оля пишет Коле

Дорогой Коля! Спасибо тебе за Анну Ильиничну. Большое спасибо!

Помнишь, Коля, у старого заветного дуба, когда Феликс давал нам задание переписываться, кто-то из ребят крикнул про тебя: «Да он же молчаливый, как сыч!» А Феликс ответил: «Вот, может, в письмах и разговорится!» Я вспомнила эти его слова, потому что они сбылись. Если бы не письма, я бы тебя так никогда и не узнала, всегда бы думала, что ты мрачный, злой, только с птицами умеешь быть ласковым. А ты, Колька, оказывается, очень веселый и остроумный… И выдумщик ты, оказывается! Изобретатель! Никто бы у нас в классе, я уверена, не смог так ловко выиграть сражение с Еремкиными. Да, если бы не это испытание и не письма, я бы тебя никогда как следует не разглядела.

А теперь я знаю, какой ты! И, вспоминая сейчас! о людях, к которым я когда-нибудь в жизни плохо относилась, я думаю: «А может быть, они были уж не такими плохими? Может, я просто не разглядела их как следует, не разобралась?»

Я так и о Вовке Артамонове подумала, которого здесь все просто по фамилии называют — Артамонов. Он хвалится, что его ребята очень боятся. И правда боятся, потому что он выше всех в классе и всех сильнее. Его и уважают тоже: за то, что хороший спортсмен и всю футбольную команду нашей школы э 3 на матчах вывозит. Лучший вратарь! Но не любит его никто… Вот я и решила с Артамоновым по душам побеседовать.