Луис Фитцью - Шпионка Гарриет

— Ну да, конечно, — миссис Голли немедленно перестала дергаться и широко улыбнулась детям.

— Ну и дела, — прошептал Спорти.

Гарриет глядела, как завороженная. Тут Оле-Голли скомандовала надевать куртки, и вот они снова на улице, машут на прощанье развеселившейся миссис Голли.

— Ну и дела, — вот и все, что Спорти мог сказать.

Гарриет не могла дождаться, когда вернется домой и начнет все записывать в блокнот.

Оле-Голли сурово глядела прямо перед собой. Лицо ее ничегошеньки не выражало.

Перед тем, как лечь спать, Гарриет достала блокнот. Ей надо было о многом подумать. Завтра начинаются занятия в школе. Завтра придется кучу всего записывать — все, что случилось с друзьями за лето. Значит, сейчас надо подумать о миссис Голли.

МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ОЛЕ-ГОЛЛИ РАССТРАИВАЕТСЯ, КОГДА ВИДИТ МИССИС ГОЛЛИ. МОЯ МАМА НЕ ТАКАЯ УМНАЯ, КАК ОЛЕ-ГОЛЛИ, НО ОНА КУДА УМНЕЙ, ЧЕМ МИССИС ГОЛЛИ. НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ МНЕ, ЧТОБЫ МОЯ МАМА БЫЛА ТАКАЯ ЖЕ ИДИОТКА. НЕ ДУМАЮ, ЧТО КО МНЕ БУДУТ ХОРОШО ОТНОСИТЬСЯ, ЕСЛИ У МЕНЯ МАМА ТАКАЯ ИДИОТКА. НАВЕРНО, СТОИТ НАПИСАТЬ РАССКАЗ О ТОМ, КАК МИССИС ГОЛЛИ ПОПАЛА ПОД ГРУЗОВИК. НО ОНА ТАКАЯ ТОЛСТАЯ. ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, НЕ СЛУЧИТСЯ ЛИ ЧТО С ГРУЗОВИКОМ. ЭТО НАДО ЕЩЕ ОБДУМАТЬ. НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ МНЕ БЫТЬ ТАКОЙ, КАК МИССИС ГОЛЛИ, НО УЖАСНО ИНТЕРЕСНО, ЧТО У НЕЕ В ГОЛОВЕ ПРОИСХОДИТ.

Гарриет положила блокнот и побежала в комнату к Оле-Голли, чтобы поцеловать ее на ночь. Оле-Голли сидела в кресле-качалке и читала при свете настольной лампы. Гарриет влетела в комнату и бросилась прямо на узкую кровать, покрытую огромным желтым пледом. Все в этой комнате было желтым, начиная со стен и кончая хризантемами в вазе. Оле-Голли, как она сама говорила, была без ума от желтого.

— Убери ноги с кровати, — скомандовала, даже не глядя, Оле-Голли.

— О чем твоя мама думает? — спросила девочка.

— Не знаю, — задумчиво ответила няня, продолжая глядеть в книгу. — Год за годом задаю себе этот вопрос.

— Что ты читаешь?

— Достоевского.

— А это что? — нарочито противным тоном спросила Гарриет.

— А ну, послушай, — на лице няни появилось знакомое выражение, обещавшее цитату. — «Любите всё создание Божие, и целое, и каждую песчинку, каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах. Постигнешь однажды и уже неустанно начнешь ее познавать все далее и более, на всяк день. И полюбишь наконец весь мир уже всецелою, всемирною любовью» [4].

— А что это значит, — после минутного молчания задала вопрос Гарриет. — Как ты думаешь, что это значит?

— Ну, если ты любишь все, тогда… тогда — наверно, ты тогда знаешь все, тогда… это как… ну, ты любишь все еще больше. Я не знаю. Ну, это такое вот… — Оле-Голли с нежностью посмотрела на девочку, если только представить себе, что лицо, словно вырезанное из дуба, может выражать нежность.

— Хочу знать все, все на свете, — вдруг завопила Гарриет, откидываясь на спину и раскачиваясь на пружинном матрасе. — Все на свете, все на свете, все на свете. Хочу быть шпионкой и все знать.

— Что проку знать все на свете, если ты не знаешь, что с этим делать. А ну, убирайся с моей кровати. Пора спать, мисс Гарриет, шпионка, — с этими словами Оле-Голли встала и потянула Гарриет за ухо.

— Ой-ой-ой, — вопила Гарриет, пока ее таким образом выдворяли из комнаты, хотя на самом деле ей нисколечко не было больно.

— А ну, марш в постель.

— А мама с папой скоро придут? Успеют меня перед сном поцеловать?

— Нет, они пошли в гости, — ответила Оле-Голли, укладывая девочку в постель. — Ты их увидишь утром за завтраком. А теперь спать, чтоб в одно мгновение…

— Ха-ха-ха, — расхохоталась Гарриет, — мгновенный сон.

— Еще одно слово… Ты же завтра в школу идешь, — Оле-Голли наклонилась и крепко щелкнула Гарриет по лбу. Она никогда не целовала девочку, что Гарриет вполне устраивало, потому что она ненавидела все эти поцелуи. Няня выключила свет. Гарриет было слышно, как она вернулась в комнату, взяла книгу и снова уселась в кресло-качалку. Тогда девочка приступила к тому, что всегда делала, когда предполагалось, что она спит, — достала карманный фонарик, книгу и уютно устроилась читать под одеялом, пока Оле-Голли, тоже как всегда, не пришла и не забрала фонарик.

Наутро миссис Велш спросила:

— Хочешь попробовать бутерброд с ветчиной? Или с сырным салатом? С ореховой пастой? — Мама глядела на Гарриет вопросительно, а стоящая рядом кухарка с большим неудовольствием.

— С помидором, — не отрываясь от книги, которую читала за завтраком, ответила девочка.

— Перестань читать за столом, — Гарриет положила книгу. — Послушай, Гарриет, ты носишь бутерброды с помидором в школу каждый день, вот уже пять лет. Тебе не надоело?

— Нисколечко.

— Как насчет сыра с оливками?

Гарриет подняла голову. Кухарка в отчаянье всплеснула руками:

— С колбасой? С холодным мясом? С огурцом?

— С помидором.

Миссис Велш пожала плечами и безнадежно глянула на кухарку.

— Ну, прямо как пьяница — все одно, — ухмыльнулась та.

Миссис Велш потянулась к чашке кофе.

— Рада, что снова в школу?

— Не то, чтобы очень.

Мистер Велш отложил газету и поглядел на дочь.

— Любишь школу?

— Нет, — ответила Гарриет.

— Я свою всегда ненавидел, — мистер Велш снова скрылся за газетой.

— Дорогой, ты не должен так говорить. Я свою более или менее любила, по крайней мере, когда мне было одиннадцать, — миссис Велш взглянула, словно ожидая ответа, на дочь.

Гарриет не знала, что ответить, поскольку не была уверена, нравится ей школа или нет.

— Пей молоко, — сказала миссис Велш. Девочка всегда ждала того момента, когда мама произнесет эти слова. Как бы ей ни хотелось пить, было как-то приятнее, если мама напоминала о молоке. Она выпила молоко, задумчиво вытерла рот и встала из-за стола. Оле-Голли вошла в столовую.

— Что нужно сказать, когда встаешь из-за стола? — рассеянно напомнила миссис Велш.

— Спасибо, — ответила девочка.

— Хорошие манеры весьма важны, особенно по утрам, — пробормотала Оле-Голли, направляясь на кухню.

Гарриет помчалась в свою комнату. — Я иду в шестой класс, — закричала она, просто чтобы не было скучно одной в комнате, потом схватила блокнот, хлопнула дверью и помчалась вниз. — Пока, пока, — завопила она, будто собираясь в Африку, и громко хлопнула входной дверью.

Школа имени Элеонор Грегори была названа в честь некой мисс Элеонор Грегори, потому что та основала ее еще в начале века. Находилась школа на Ист-Эндском проспекте, всего в нескольких кварталах от дома, наискосок от небольшого парка. Гарриет весело бежала по улице, прижимая блокнот к животу.