Люси Монтгомери - Аня с острова Принца Эдуарда

— Не то чтобы я хотела этого, Дэви, я просто чувствую, что мне следует поехать в университет.

— Если тебе не хочется ехать, так и не езди. Ты ведь взрослая. Вот когда я стану взрослым, никогда не буду делать ничего такого, чего мне не хочется.

— Всю жизнь, Дэви, ты будешь замечать, что делаешь много такого, чего тебе совсем не хочется делать.

— Я этого делать не буду, — категорично заявил Дэви. — Чтоб я стал это делать! Никогда! Сейчас мне приходится делать то, чего я не хочу, потому что вы с Мариллой отправляете меня в постель, если я этого не делаю. Но когда я вырасту, вы не сможете отправлять меня в постель и никто не будет мне указывать, что делать, а чего не делать. Вот будет времечко!.. Слушай, Аня, Милти Бултер говорит, что его мать говорит, что ты едешь в университет, чтобы подцепить там себе мужа. Это правда, Аня? Я хочу знать.

На секунду Аня вспыхнула от негодования, но тут же рассмеялась, напомнив себе, что глупо огорчаться из-за пошлости мыслей и грубости речей миссис Бултер.

— Нет, Дэви, это неправда. Я еду, чтобы повзрослеть, многому научиться и о многом узнать.

— О чем узнать?

— «О ложках, лодках, сургуче, капусте, королях…» [5]— процитировала Аня.

— Но если бы ты все-таки хотела подцепить себе мужа, как бы ты за это взялась? Я хочу знать, — настаивал Дэви, очевидно находивший в этой теме какое-то очарование.

— Об этом тебе лучше спросить у миссис Бултер, — ответила Аня, не подумав. — Она, вероятно, лучше, чем я, знает, как это делается.

— Ладно, спрошу, как только ее увижу, — сказал Дэви серьезно.

— Дэви! Что ты говоришь! — воскликнула Аня, осознав свою ошибку.

— Но ты только что сама велела мне это сделать, — с огорчением возразил Дэви.

— Тебе пора в постель, — постановила Аня в попытке выкрутиться из неприятного положения.

После того как Дэви улегся, Аня вышла на прогулку. Она дошла до Острова Виктории и села там в одиночестве, скрывшись за тонким занавесом, сотканным из полумрака и лунных лучей, а вокруг нее смеялась вода и сливались в дуэте ветер и ручей. Аня всегда любила этот ручей. Немало грез сплела она над его сверкающими водами в былые дни. И теперь, сидя там, она забыла и о страдающих от безнадежной любви поклонниках, и о колких речах злых соседок, и обо всех иных трудностях своего девичьего существования. В воображении она плыла под парусами по сказочным морям, что омывают далекие сверкающие берега забытых волшебных стран, мимо потерянной Атлантиды и Элизия [6]к земле Сокровенных Желаний Сердца, и кормчим на ее корабле была вечерняя звезда. И в этих мечтах Аня была куда богаче, чем в реальности, ибо то, что зримо, проходит и исчезает, но то, что незримо, живет вечно.

Дни следующей недели пролетали быстро и незаметно, заполненные бесчисленными «последними делами», как называла их Аня. Прощальные визиты — как Анины в дома соседей, так и визиты знакомых в Зеленые Мезонины — оказались приятными или наоборот, в зависимости от того, относились ли посетители (или посещаемые) к Аниным стремлениям благожелательно или считали, что она слишком задается по причине своего отъезда в университет и что их долг «сбить с нее спесь».

Общество Друзей Авонлеи дало прощальный вечер в честь Ани и Гилберта в доме Джози Пай, выбрав это помещение отчасти потому, что дом мистера Пая был просторным и удобным, отчасти по причине сильных подозрений, что девочки Паев не пожелают принять никакого участия во всей этой затее, если их предложение собраться у них в доме не будет принято. Вечер оказался очень приятным, так как девочки Паев, вопреки обыкновению, были внимательны и любезны и не сказали и не сделали ничего такого, что могло бы нарушить мир и согласие среди присутствующих. Джози была необычно приветлива — настолько, что даже снисходительно заметила:

— Это новое платье, пожалуй, идет тебе, Аня. Право же, ты кажешься в нем почти хорошенькой.

— Как это любезно с твоей стороны, — ответила Аня с лукавым блеском в глазах. Ее чувство юмора продолжало развиваться, и слова, которые обидели бы ее в четырнадцать, теперь могли лишь позабавить. У Джози зародились подозрения, что за этим плутовским взглядом кроется насмешка — Аня просто смеется над ней, — но Джози ограничилась лишь тем, что шепнула Герти, когда они спустились вниз: «Теперь, когда Аня Ширли едет в университет, она будет напускать на себя еще больше важности, чем прежде, — вот увидишь!»

Вся «старая компания» присутствовала на этом вечере, полная веселья, юношеского задора и юношеской беспечности: Диана Барри, розовая и пухленькая, за которой как тень следовал верный Фред; Джейн Эндрюс, аккуратная, здравомыслящая и прямодушная; Руби Джиллис, которая, казалось, никогда не выглядела красивее и ярче, чем в этот день, в кремовой шелковой блузке и с красной геранью в золотистых волосах; Гилберт Блайт и Чарли Слоан, старающиеся держаться как можно ближе к ускользающей от них Ане; Кэрри Слоан, бледная и печальная, оттого что, как говорили, ее отец запретил Оливеру Кимбелу даже появляться вблизи их дома; Муди Спурджен Макферсон, чье круглое лицо и возмутительные уши были такими же круглыми и возмутительными, как всегда, и Билли Эндрюс, который весь вечер сидел в углу, похохатывая всякий раз, когда к нему кто-нибудь обращался, и с довольной усмешкой на широком веснушчатом лице наблюдая за Аней Ширли.

Ане было заранее известно о вечере, но она не знала, что во время него ей и Гилберту, как основателям Общества, будут вручены поздравительный адрес и памятные подарки: томик пьес Шекспира — ей и авторучка — Гилберту. Это было так неожиданно, и она была так польщена похвалами, содержавшимися в адресе, который прочел вслух самым торжественным и пасторским тоном Муди Спурджен, что ее большие серые глаза затуманились слезами. Она усердно и добросовестно трудилась в Обществе Друзей Авонлеи, и то, что члены Общества так высоко оценили ее старания, радовало и согревало душу. И все они были так любезны, дружелюбны и милы — даже девочки Паев имели свои достоинства… В этот момент Аня любила весь мир.

Вечер доставил ей огромное удовольствие, но завершение его испортило почти все приятное впечатление. Гилберт снова совершил ошибку, сказав ей что-то нежное, когда они ужинали на залитой лунным светом веранде, и Аня, чтобы наказать его за это, сделалась очень благосклонна к Чарли Слоану и позволила последнему проводить ее домой. Впрочем, она вскоре обнаружила, что месть никого не задевает так сильно, как того, кто к ней прибег. Гилберт с беззаботным видом отправился провожать Руби Джиллис. Они неторопливо удалялись, и в прохладном неподвижном воздухе Аня долго слышала их веселые голоса и смех. Они явно проводили время наилучшим образом, тогда как на нее наводил скуку своими бесконечными речами Чарли Слоан, который ни разу, даже случайно, не высказал ни одной мысли, заслуживавшей того, чтобы к ней прислушаться. Аня порой рассеянно отвечала «да» или «нет» и думала о том, как красива была в этот вечер Руби, какие ужасно выпученные глаза у Чарли при лунном свете — хуже даже, чем при дневном, — и что мир, пожалуй, не так уж хорош, как казалось ей совсем недавно.