Ксения Сергеева - Пустогрань [litres]

– Но ведь… вы исчезнете!

– Все рано или поздно исчезает. Я верю, что за стеной тишины смогу встретить моего учителя и обнять его. Скажу ему все, что так давно тлеет во мне. Ведь во мне больше не будет пустоты, которая мешала бы сказать.

– Но не будет и дара.

– Да, скорее всего, не будет. Но есть что-то еще в нас. Еще большее. То, что позволяет людям вне магии ощущать себя бо́льшим, чистейшим, нужным. Я найду это там, я знаю.

Все снова замолчали. Такая решимость смутила Маричку. Она чувствовала притаившуюся несправедливость, все снова ставящую под сомнение. Какой будет их миссия, если с первой же просьбы они провалились, провалились в пучины еще большей беды, чем им представлялось. Как они смогут все сделать правильно, если сразу же услышали отказ? Маричка судорожно подбирала слова.

– Ну-ну, будет, малышка. – Горгулья ласково погладила Маричку по плечу холеной ладонью. – Вам пора, а я смогу задержать их, чтобы вам идти было спокойнее. Все равно я самая первая в их листе.

– Вы?

– Не думай, что только старик такой умный. Ты же знаешь, почему он послал вас именно ко мне в первую очередь. Не знаешь? Потому что каждый считает, что несчастную и одинокую женщину проще уговорить. А если не удастся уговорить, то можно заставить. Ведь никто за нее не постоит… А за меня не нужно стоять, я не только могу, но хочу остаться один на один с теми, кто попытается принудить меня к чему-либо.

– Но разве вы не понимаете, что это неправильно?!

– Понимаю. Я могла бы поступить иначе, верно, по твоему мнению. Но это твоя правота, а не моя. А значит, она несправедлива.

Маричка нахмурилась. Она никак не могла понять, почему же Горгулья так настойчиво хочет оставить себе дар, не хочет помочь, хочет мстить одна, не хочет и сама принять помощь. Ей хотелось даже встряхнуть женщину хорошенько, закричать, что та все делает неверно, криво, что она только все испортит, что таким красивым людям нужно жить! Но почему-то молчала, бросая хмурые взгляды на своих спутников.

– Что ж, вам, пожалуй, совсем пора. Впереди еще много дел и разговоров. – Горгулья поднялась и, мягко подталкивая Маричку в спину, выпроваживала всех из квартиры. – Поверь мне, Маричка, то начало, о котором ты все думаешь, вовсе даже не начало. Так, приподнятая обложка, не более. Не я заслуживаю стать началом… Я уже закончилась.

Горгулья улыбнулась, и от этой улыбки в глазах у Марички защипало. Она обняла худую женщину, почувствовала ее жесткое, словно окаменевшее, тело и заглянула в глаза. Глаза были сухими и спокойными, а подбородок гордо вздернут.

– Ступайте. Несколько часов вам точно ничего не грозит. – Горгулья махнула на прощание рукой, дождалась, пока Маричка со товарищи зайдут в лифт, глубоко вздохнула и беззвучно прикрыла дверь, не запирая замков.

В прихожей, пропахшей духами, она улыбнулась отражению в темном зеркале, вынула невидимки из волос и взъерошила черные кудри. Постояла несколько минут, придирчиво разглядывая отражение, и задернула зеркало черным платком. Из обилия шарфов на колченогой вешалке выудила еще один черный палантин и укутала им зеркало в ванной. Постояла у шкафчиков с множеством тюбиков, рассматривая каждый из них с нежной привязанностью. С улыбкой вздохнула и растерла несколько капель увлажняющего масла по губам. Легкий аромат персика пощекотал ноздри. Выключила в ванной свет и плотно прикрыла дверь. В кухне еще стоял запах остывшего кофе. Она сполоснула кофейник и чашки, взбила подушки на табуретах, бросила взгляд в окно и вышла из кухни, так же плотно закрыв за собой дверь. В комнатах все зеркала уже были завешены черным. Нечего ей подсматривать с того света за новыми жильцами. Да и будет ли ей дело до того, что здесь происходит? Наверное, нет, но дань традиции стоит отдавать всегда. Ведь недаром же она появилась. Горгулья переоделась, так же придирчиво рассматривая себя в полировке старинного шкафа: прекрасное платье, прямое, длинное, черное, никаких изысков, только силуэт… Постель застелена идеально, ни морщинки на мягком белье. Немного духов – и можно потушить ночник и закрыть дверь. Хорошо, что не пустила сюда девочку: не хватало еще, чтобы та нахваталась дурных мыслей. Ох уж эти подростки, всегда так восприимчивы, суеверны, считают, что только они знают самый верный путь, а ведь еще даже не встали на него… Горгулья опустилась в одно из кресел гостиной, взяла в руки книгу и автоматически пробежала взглядом несколько страниц, прежде чем входная дверь медленно заскрипела. Холодный воздух туманом потянулся по полу. Горгулья не поднялась, только расправила плечи и медленным отточенным жестом отложила книгу. Еще раз пробежала взглядом по комнате: все в образцовом порядке, даже герберы в вазе выглядят совсем свежими и долго еще простоят.

– Добрый день, дорогой гость. – Горгулья сидела вполоборота к двери.

– И тебе не хворать, моя дорогая приятельница. – Охотник прошел в комнату, остановился за креслом Горгульи и замер.

– Ты пришел один?

– Да, очень уж хотел увидеть тебя, после стольких лет… – Охотник поймал прядь ее волос и пропустил между пальцами, кудряшки вслед за движением распрямлялись, словно под действием утюжка. – Хотел посмотреть на тебя вдоволь, ты же знаешь, какое это удовольствие.

– Да, я знаю, что доставляет тебе удовольствие.

– Тогда просто отдай это мне. В прошлый раз ты отправила на встречу со мной человечка, мне хватило его надолго, он был очень… удачным, но ведь ты понимаешь, что откупиться им снова у тебя не получится…

– Я и не собиралась откупаться им, мерзкое чудовище! – Горгулья попыталась встать, но пальцы Охотника сжали ее волосы в кулаке, не позволяя двинуться.

– Что ты, что ты! Не нужно так злиться. – Пальцы Охотника снова ласкали пряди. – Я все понимаю, совершенно все, но ведь есть у тебя и кое-что более интересное, чем все эти человеческие штучки, только отдай мне совсем не нужные тебе Зерна и оставайся со всеми своими эмоциями. – Последнее слово Охотник произнес так, словно сплюнул омерзительно сочетание звуков. – Я вовсе не прошу отдавать мне память, настроение, надежду, что там еще теплится в твоем идеальном тельце… Я только, – Охотник наклонился к ее уху и пробежался по нему кончиком ледяного языка, Горгулью передернуло, – только хочу твои Зерна!

– Я отдам их тебе. – Горгулья чуть откинулась в кресле, словно поддаваясь Охотнику. – Мне уже мало что нужно, а тем более они.

– О-о-о! Это чудесно! – Алчный голос Охотника проникал ей под кожу, жужжал в висках, просачивался в кончики пальцев. – Тогда приступим?

Он резко отпустил волосы Горгульи и рывком поставил ее на ноги, не отпуская плеч. Горгулья медленно обернулась. Все, что она увидела, – черные блестящие точки глаз и жадный рот без губ, похожий на прорезь в сером ситце. Она долго смотрела в это «лицо» и ничего не говорила. То, что когда-то испугало ее, уничтожило, сейчас не вызывало никаких эмоций, кроме толики интереса. Она все хотела разглядеть, заметить, ухватить что-то человеческое, что-то, кроме бесконечной жадности и неусыпного аппетита, вызванного все ширящейся пустотой внутри этого существа. Нет, ничего больше, только алчность, которую можно разве что увеличить, но не уничтожить. Но чем больше становится пустота, тем скорее она уничтожит сама себя, ей не в чем будет держаться, она просто исчезнет сама в себе… И Горгулья ей в этом поможет!