Евгений Гаглоев - Корабль из прошлого [litres с оптимизированной обложкой]

– Я найду тебе такого жениха, который увезет тебя подальше от Нового Ингершама, и ты забудешь обо всех своих глупостях! – крикнул он. – Ты больше никогда не увидишь ни моря, ни своего злополучного голодранца!

Напоследок он приказал маменьке запереть меня на ночь в спальне.

Пусть запирают. Ежели захочу, выберусь через окно, и никакие замки меня не удержат.

26 июля

Господи, помоги мне… Какой кошмар… Я хочу умереть…

(строчки на этой страничке слегка расплылись, будто на чернила упало несколько капель воды).

28 июля

Жизнь моя потеряла всякий смысл, само существование мое превратилось в кошмар… Я не могу больше ни есть, ни пить…

Как люди могут быть так жестоки? Почему Господь не карает их на месте? После того, что случилось позавчера, я хочу умереть. Если судьба будет ко мне милосердна, пусть так и случится. И чем скорее, тем лучше…

Батюшка и несколько его работников выследили меня ночью…

Маменька заперла дверь моей комнаты, но я выбралась из дома через окно и поспешила на берег, к нашему месту встречи.

Свет мой, любимый Феденька вышел ко мне из моря, оба мы были так счастливы… и тут батюшкины работники бросилась на нас, вооруженные острыми ножами и деревянными кольями… Сам батюшка нанес последний решающий удар.

Суженый мой, ненаглядный Феденька, мертв, и все во мне умерло вместе с ним…

– Ты видишь, – кричал батюшка, тряся передо мной окровавленным ножом, – видишь ли, с кем встречалась, неразумная?! Он не человек более! Не человек…

С его клинка стекала не кровь, а вязкая, бурая слизь… У кромки воды, в потемневшей пене прибоя покачивалось нечто ужасное… Черное, блестящее, с длинными склизкими щупальцами… Мне неведомо, что это было… Феденьку я не видела, не дали мне его увидеть… Более я ничего не помню. Домой меня доставили без чувств, и с тех пор я не покидаю своей спальни.

Я раздавлена, опустошена и молю провидение о скорой смерти…

30 июля

Господь больше не дарит меня своей милостью. Значит, пришла мне пора обратиться к иной силе!

Мой Феденька мертв, сердце мое разбито, а родители уже подыскали мне жениха! Они хотят, чтобы я поскорее забыла свои глупости и связала жизнь с достойным. С богатым и знатным.

Который день я не могу ни есть, ни пить, ни спать. Я сильно исхудала, стала бледна, под глазами моими залегли темные тени. Знаю: не будет душе моей покоя, доколе не ответят за свои злодеяния те, кого считала я самыми близкими себе людьми; негодяи, погубившие мою жизнь.

Гадалка говорила мне, что ищет ученицу, что примет меня, когда сама я буду к тому готова. Что ж, видно, пришел срок. Я знаю, что мне делать.

Больше не будет записей. Не будет ничего. Я умерла, убита вместе с любимым. Но я отомщу за все, что сотворили с нами и с нашей любовью…

Это была последняя запись в дневнике. Дальше следовали лишь чистые страницы.

Дэн вскинул брови и взглянул на Леру.

– Увлекательное чтение, – протянул он. – У девчонки убили жениха, и она пошла в ученицы к какой-то ведьме. Если сопоставить все факты, ручаюсь, что особняк Аршакуни вместе со всеми своими обитателями сгорел вскоре после этого.

– Думаешь, она устроила пожар, чтобы отомстить своему отцу?

– Отцу, матери, всем слугам, убивавшим этого Феденьку. А девица была не робкого десятка.

– Да она же просто сумасшедшая, – испуганно произнесла Лера.

– Ну, некоторые ради любви и не на такое способны, – хмыкнул Дэн, закрыл дневник и протянул его Лере.

Вера Максимовна и Алексей Воронин встретились вечером в уютном кафе неподалеку от пляжа. По такому случаю Журавлева сделала прическу и надела свое лучшее платье, выбрав, несмотря на жару, наряд с рукавами до локтя. Алексей в джинсах и белой футболке был совсем не похож на представителя закона.

– Вот это цены! – в ужасе воскликнула Вера, едва взглянув на меню. – Я здесь ползарплаты оставлю.

– Я угощаю, – успокоил ее Алексей, усаживая за столик возле перил на широкой террасе, с которой открывался чудесный вид на закат над морем.

– Вот еще, – нахмурилась Вера. – Я привыкла сама за все платить.

– А я не могу тебе этого позволить, так что отказа не приму. – Алексей с улыбкой забрал у нее меню.

После того как они сделали заказ, Вера с интересом огляделась по сторонам: все посетители были заняты друг другом, и никто не обращал внимания на них с Алексеем.

– Когда я последний раз ужинала в кафе, за все платил мой муж, – вспомнила Вера Максимовна. – Это было восемь лет назад. С тех пор я, кажется, ни разу не заходила в подобные заведения, разве что в качестве обслуживающего персонала.

– Что с ним случилось? – поинтересовался Алексей.

– Автокатастрофа.

– Прости…

– Ничего, я уже смирилась. Поначалу было очень трудно, но мы привыкли.

– Ты и в школе была сильной, – сказал Воронин, а потом добавил: – И красивой.

– Ты это всем женщинам говоришь?

– Нет, только бывшим одноклассницам.

Вера рассмеялась.

– У нас был хороший класс, – кивнула она. – Помнишь выпускной в историческом музее?

– Еще бы! Мы потом отправились на пляж и начали нырять прямо в вечерних костюмах. У меня полиняла дорогая рубашка, и мама едва не выгнала меня из дома. Золотые были времена.

– Да, – согласилась Вера. – Все молоды, красивы. Живы… Это потом начались ужасы…

Она поставила локоть на стол, подперла щеку ладонью, и на предплечье стал виден уродливый шрам от старого ожога.

– Это осталось после аварии, в которой погиб твой муж? – тихо спросил Алексей.

Вера, смутившись, поспешно убрала руку со стола и одернула рукав.

– Вовсе нет… Но из-за этого я не ношу платья с коротким рукавом, – тихо сказала она. – Прости…

– За что ты извиняешься? – удивился Воронин. – А хочешь, я покажу тебе все свои шрамы? Поверь, у меня их гораздо больше, чем у тебя. И от ножей, и от пуль… Так что нечего смущаться.

– Не буду, – попыталась улыбнуться Вера. – Ожог у меня от пожара. Кошмарная выдалась ночка… Теперь вот напоминание на всю оставшуюся жизнь.

– Расскажешь?

– Я не люблю вспоминать те события. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом?

– Тогда я расскажу тебе, откуда у меня это.

Алексей оттянул ворот футболки, и Вера увидела на его загорелом плече шрам от пулевого ранения.

– Господи! – выдохнула она. – В тебя стреляли?