Виталий Мелентьев - 33 марта

Ему никто не ответил. Было тихо. С гор еще скатывались тоненькие ручейки. В небе прогудел вертолет-лесовоз. Где-то рядом попискивала невидимая птица. Лена встрепенулась, прислушалась и вдруг сорвалась с места. Через минуту она вернулась с двумя рябчиками в руках.

– Откуда ты их взяла? – опешил Женька.

Лена переглянулась с Васей и серьезно ответила:

– В магазине купила. Тут, за углом.

Теперь только Женька понял, что его разыгрывают, и тяжело вздохнул. Лена смотрела на серовато-коричневых птичек и ласково гладила их перышки.

– Знаешь что, Вася, давай не будем их жарить. Возьмем их с собой. Может быть, приручим.

– Давай, – согласился Вася. Подумал и добавил: – Только ты сними теперь силки. А то еще попадется в них рябчик и погибнет. А зачем губить зря?

– Да, это верно, – деловито согласилась Лена.

Женька смотрел на них и чуть не плакал. Ох, как бы он дорого дал, чтобы испытать все, что испытывали они! И чтобы хоть как-нибудь приобщиться к их делам, он заискивающе спросил:

– Лена, а Лена?… А мамонт здорово мчался? Вас не сбросило?

– Не нужно было трусить! – резко ответила она. – Мальчишка называется!

Она круто повернулась и ушла снимать силки.

Потом они сидели у костра и смотрели, как жарятся на прутиках утята. Женька принес сверток и все так же заискивающе предложил:

– Лена, а ты не хочешь тайменя? Я специально выпросил…

– Очень мне нужен твой таймень! – все так же резко ответила Лена и отвернулась.

Но Вася пожалел Женьку все-таки он третьеклассник.

– Что таймень!… Давай-ка лучше кедровые орешки погрызем. Они еще молодые, но вкусные.

Он подтащил к себе рубашку, достал ребристую, пахнущую смолой и тайгой шишку и стал ловко вышелушивать из нее трехгранные орешки. Женька со слезами в голосе сказал:

– Спасибо. Они очень вкусные.

Быстро смеркалось. Огонь костра пробился сквозь кустарник и осветил разлившуюся реку. Она засверкала таинственными, как глаза неведомых зверей, желтоватыми пятнами. Ребята сидели молча. Лена неотрывно смотрела на реку, и слезы тихонько капали из ее глаз. Потом она наклонилась к Васе и, касаясь плечом его плеча, тихонько сказала:

– Ты не беспокойся, рубашку я тебе сама выстираю. Никто ничего не узнает. Смолы не будет.

Еще никогда не было так хорошо и так печально, как в этот вечер. Вася чувствовал себя таким сильным, таким смелым и таким… немного, самую малость… несчастным. Может быть, как раз поэтому Вася понимал, что он очень счастлив.

Дедушка недоуменно посмотрел на притихших ребят, заметил светлые полоски на щеках Лены и заботливо спросил:

– Что с тобой, моя девочка? Ты устала? – Он подсел к Лене и обнял ее за плечи: – Ты испугалась?

Лена вдруг ткнулась ему в плечо и заплакала.

– Никогда больше не поеду в Индонезию!

Вася покосился на нее, потом на Женьку. Тот шепнул:

– Точно… Она как отличница ездила в пионерский лагерь в Индонезию.

– Куда, куда? – недоверчиво переспросил Вася.

– Ну, в Индонезию. Это не то на Индийском, не то на Тихом океане. В общем, там где-то…

– А чего ж она туда ездит?

– Как – чего? У тамошних ребят нет ни снега, ни льда. Вот они и приезжают к нам на зимние каникулы кататься на лыжах и коньках. А наши зато к ним летом. У них же и океан, и кокосовые пальмы, и вообще…

– Чудачка моя! – тихонько говорил дедушка. – Чем же тебе Индонезия не понравилась?

– Да… почему Вася все может, все умеет? Почему он даже с доисторическим мамонтом справился? Почему он, когда мы сюда попали, знает, что делать и как делать? А я ничего не знаю. Я теперь в каникулы буду в тайгу ходить.

– Да пожалуйста, ходи! Ведь каждый месяц бывают походы. Но ты же раньше не хотела…

– Ну и напрасно! – сердито сказала Лена и перестала плакать.

Дедушка не стал спорить, хотя Васе показалось это очень странным. Ужинали беспокойно и без особенного аппетита, потому что радиотелефон трезвонил то и дело. Одним из первых звонил Ли Чжань. Он потребовал Васю.

– Ну вот, товарищ Голубев, – сказал Ли Чжань, – наша победа полная. И тебе поверили, и нам поверили. Я сегодня вылетаю домой. Что передать нашим ребятам?

– Мой самый большой привет! – сказал Вася.

– Пусть приезжают на каникулы, – добавила Лена. – Вместе пойдем в тайгу.

– Хорошо, – ответил Ли Чжань. – Я так и передам. Ну, до свидания!

Потом звонили ученые Америки, Швеции, Канады, Судана и еще многих, многих стран. Так что ужинать, в сущности, было некогда. Наконец, когда над сопками взошла луна, звонков стало меньше, и дедушка сказал:

– Пора спать, ребята. Давайте устраиваться.

Он хотел было разбить палатку, но ребята упросили его не делать этого. Так хорошо светили звезды, так таинственно шумели деревья, что спать в палатке казалось просто невозможным. Тузик застыл черной волосатой громадой, сливаясь с темными кустами. Изредка звонил радиотелефон, но дедушка не снимал трубки.

Все четверо устроились на одеялах. Женька уснул первым, потом замолкла Лена, утих и дедушка. Только Вася еще долго лежал и смотрел в темное небо, на далекие звезды. Он думал о себе, о Лене, о том, что было бы очень хорошо учиться с ней в одном классе, а в каникулы отправляться в пионерские походы. Глаза у него стали слипаться, и он задремал, а проснулся оттого, что ему показалось, будто звонок радиотелефона звенит особенно настойчиво и как-то мелодично, словно вокруг падают льдинки.

Вася открыл глаза, и на светлом фоне неба, прямо перед собой, увидел склоненное лицо матери.

– Вася… – тихонько и очень нежно сказала она. – Васенька…

У нее было такое испуганное, такое милое и любящее лицо, что Вася, еще не проснувшись как следует, почувствовал, что на глаза навернулись слезы и сердце радостно сжалось.

– Мама… Мамочка!

Он прижался к ней, обнял за шею и зарылся озябшим лицом в теплый пуховый платок. Он знал, что виноват перед ней: и за неудачную лыжную прогулку, и за то, что все последние дни он даже не вспомнил о ней, а все время думал только о Лене. Он все знал, все понимал, но теперь это казалось таким далеким, таким неважным и никому не нужным, что он сейчас же сам забыл обо всем этом. Ведь самое главное, самое важное свершилось: мать была рядом. Он оторвал лицо от ее платка и увидел отца – тоже встревоженного и радостного.

– Ах, боже мой, Вася, – сказала мама, – ну, как же это так получается…

– Ладно, ладно, мама! – сказал отец. (Он часто называл жену мамой.) – Ладно. Мы все это потом решим.

И тут только Вася заметил, что в стороне, скромно опершись на лыжные палки, стоит Саша Мыльников и из-под его сбитой на затылок ушанки стекают струйки пота. А дальше стоят отец Саши и двое соседей. И, уже присматриваясь, Вася увидел, что вокруг снег, что все еще метет поземка и оранжевое робкое солнце скрывается за лиловеющей грядой сопок.