Александр Полещук - Великое_делание_1965

Иногда он рассказывал о своих странствиях — на постоялых дворах, попадавшихся на нашем пути, но рассказы его не производили на людей впечатления, так как к тому времени многие осмеливались откровенно смеяться над подвигами, а особенно над неудачами славных крестоносцев.

Этот бродяга — звали его Готфрид — временами очень жестоко колотил меня. Надо полагать, что, нанося мне удары, он переносился мыслью в осажденный город, так как если бы я не вырывался от него, то давно протянул бы ноги.

Догнать меня он не мог. Придя в себя и немного успокоившись, он начинал упрашивать простить его, старика и воина, и продолжать путь вместе с ним. Нужно сказать, что к тому времени я стал уже — да простит мне господь бог мои прегрешения! — опытным и быстрым воришкой. Сообразить, что можно украсть, я еще толком не мог, это было делом моего хозяина, но уж залезть к крестьянину во двор или утащить у зазевавшегося покупателя кошелек с несколькими монетами мог только я.

Однажды я очень обидно обманул своего хозяина и он весь день пытался меня поймать и отколотить, а потом крикнул мне со злостью:

— Будь ты проклят, бродяга и бродяжий сын! Разве тебе быть слугой бедного и заслуженного воина, у которого каждое су — последнее су! Надо тебе стать слугой епископа, у которого мешки полны денье и дукатов, или слугой какого-нибудь алхимика, который сам себе делает золота сколько захочет, да еще ему и платят за него!..

После этих сердитых слов мой хозяин как-то сразу успокоился и задумался. Я еще никогда не видел его в такой задумчивости и подошел к нему совсем близко. Он по привычке поймал меня за ухо, но не стал выкручивать, как он это делал обычно, а привлек к себе и зашептал:

— Одо, мой мальчик, ты, кажется, мне подал мысль. И если дело выйдет, то у нас будет вдоволь мяса и хлеба и кое-что останется на кружку доброго мозельского вина, до которого, скажу тебе не таясь, я очень большой охотник.

Между нами наступили мир и согласие. Хозяин мой что-то все время обдумывал, рылся у продавцов всякой рухляди, время от времени удивляя меня совершенно необычайными покупками. Какие-то медные сковороды, стеклянные бутыли… Когда у нас не было денег, мы принимались за нищенство и просили так усердно, что не нуждались бы ни в чем, если бы не наши покупки. Вскоре у нас появились бумага и чернила в медной чернильнице. В молодости хозяин немного учился писать; теперь он время от времени усаживался и, положив под бумагу свою кожаную сумку, выводил гусиным пером невероятные каракули, казавшиеся скорее похожими на жуков и пауков, чем на буквы.

Однажды хозяин принес купленный им где-то черный плащ до земли с капюшоном и, завернувшись в него, сказал, что с сегодняшнего дня я должен звать его не иначе, как Готфрид Компьенский, и что всем, кто будет спрашивать, чем занимается мой хозяин, должен говорить, что он алхимик и волшебник, но что это секрет и большая тайна. Мое воспитание также продвинулось вперед. Хозяин решил, что ему понадобится ученик, и стал обучать меня чтению и письму. Я уже тогда видел, что люди, владеющие искусством грамоты, живут гораздо лучше неграмотных крестьян, и занимался хоть и урывками, но очень прилежно.

Во время своих странствий по Востоку хозяин немного изучил латынь и арабские письмена. Теперь он раздобыл на время несколько старинных рукописей и часами просиживал над ними, шевеля губами и произнося какие-то странные слова. Вскоре я понял, что он вполне подготовился к той новой роли, которую решил играть, и что наши странствия приобретут совсем другой вид.

Нам удалось познакомиться с одним очень богатым купцом, на которого произвели большее впечатление воинственный вид и грубая речь хозяина, нежели его ученость, а может быть, и то и другое.

Купец отдал нам маленький амбар, в котором когда-то хранилось зерно, и просиживал все свободное время, наблюдая за тем, как под руководством моего хозяина складывают какую-то невиданную в этих местах печь, как мой хозяин, произнося непонятные слова, зажигает в ней огонь, как толчет и размешивает в ступе камни, куриный помет, лягушачьи кости, которые я должен был доставлять ему для этой работы. К зиме была установлена большая печь, с широким дымоходом, и впервые за много лет нам было тепло. Вскоре один из слуг продал нам убитую им сову, а после того как мы повесили ее чучело на стене, каждый, кто к нам входил, с уважением и интересом следил за тем, что делал я или мой хозяин.

Хозяин, видимо, что-то читал или слышал о Великом Делании — алхимии, стремящейся превращать простые металлы и вещества в благородное золото. Но, будучи, как принято говорить сейчас, алхимиком-суфлером, то есть алхимиком, работающим не по древним рукописям Гермеса Триждывеличайшего, или Зосимы из Панополитании, или при помощи таких же достоверных и полных смысла трудов, а по собственному плану и побуждению, он пытался найти какой-то свой рецепт, как я вначале считал, превращения свинца в золото. На деле же хозяин мой думал только о том, чтобы сделать золото похожим… на какой-нибудь неблагородный металл. И, когда нам удалось купить маленькую фиолку, наполненную ртутью, его опыты сразу пошли на лад.

Вскоре купец начал выказывать нетерпение.

Хозяин мой, Готфрид Компьенский, только подсмеивался над ним, но работали мы очень усердно. Наконец он показал мне серебряную монету такой белизны, что казалось, от нее шли блестящие волоски, когда на нее падал солнечный луч. Я сказал ему, что монета выглядит скорее свинцовой, чем серебряной, так как она очень тяжела. Хозяин был этим замечанием огорчен, но согласился со мной. Он послал за купцом, пригласив его присутствовать при первом и, может быть, неудачном опыте, во время которого мы, с помощью божьей, попытаемся превратить свинец в золото. Купец явился не один — с ним пришли его друзья, слуги и приказчики. Мы с хозяином горячо и долго молились о ниспослании нам удачи в Великом Делании, а в комнату все шел и шел народ. Был среди гостей и один пожилой рыцарь, который очень внимательно разглядывал наши тигли и фиолки с различными веществами.

На дворе было холодно, хлопьями падал снег, гости жались к раскаленной печи, но хозяин сказал, что все должны отойти к стене, иначе опыт может оказаться не вполне удачным. Когда он так сказал, рыцарь вздрогнул и закрыл лицо руками. В таком положении он и оставался весь вечер, по причинам, о которых я расскажу ниже.

Хозяин пустил по рукам свинцовую монету с изображением Фридриха II, императора Германии. И все, кто были в комнате, единодушно сказали, что монета сделана из свинца и что подделки нет. Монета вернулась к хозяину, но он ее не взял, а в любезных выражениях попросил нашего купца держать ее в руках некоторое время во избежание подозрений. Затем он приказал мне подбросить угля в печь и поставить на огонь малый железный тигель.