Мила Нокс - Война на восходе

Мужчины молчали. Морозный воздух звенел тишиной, только где-то тоскливо выла собака, которую не спустили с цепи.

— Ма-а-ам. Ну кричат же.

Богдана бросилась к мальчишке, схватила за руку и потянула вперед. Проносясь мимо мужа и брата, она процедила сквозь зубы:

— Мало того что один такой… Теперь и этот… Никто не кричит! Не фантазируй! А ты, — она рявкнула мужу, — попридержал бы язык. Как выпьешь, так сдержаться не можешь! Один муж ребенка с ума свел, теперь другой…

Сорин прикусил язык. В его замутненный наливкой мозг ворвалась мысль, что он наболтал зря… Прошли годы, но Богдана до сих пор ждала первого сына.

Сам-то Сорин был не родной отец Дануцу: первый муж Богданы спился, потом она встретила Сорина и переехала к нему в Яломицу с двумя детьми. Он тогда и не знал, что семейка их со странностями. Об отце детей, оказывается, ходили странные слухи. А как тот спился, так начались причуды и со старшим сынком: стал слышать непонятно откуда голоса. Сорин с Богданой повели его к бабке-гадалке. Не помогло. Еще воск вынесла в чашке: а он застыл в виде креста. Перепугались. А бабка говорит: это не крест, это меч.

И что это значит?

«Не вашего ума дела, — отвечает, — а он подрастет, сам поймет. — Потом наклонилась и жарко зашептала — так, что один Сорин услышал: — Мальчишку берегите. Особенный он. Охотник».

И больше — ни слова.

Потом мальчишка понял, что его рассказам не верят, и замкнулся. А совсем скоро ушел из дома. Богдана ждала сына, ждала. Годы шли один за другим, но мальчик пропал. Навсегда… Младший подрастал. Ребенок как ребенок. А как научился говорить — нет-нет, да скажет что-то странное. И чем старше становился, тем больше было этих странностей.

Ходили хоронить бабку, а он во время процессии все смотрел в сторону и глаза таращил так, что пришлось дать подзатыльник. А вечером спросил за ужином: «Что это за прозрачные люди на кладбище?» Мать чуть ложку не выронила.

Сорин поглядел на Дануца — мальчишка плелся, вцепившись в рукав материнской дубленки. Маленький, худой. Над воротником торчат кучерявые волосенки. Совсем как у пропавшего брата — они с каждым годом все схожей.

Сорин покачал головой.

Дануц то и дело оглядывался, но взгляд скользил мимо людей, на дом. Сорин тоже обернулся. Ему почудилось, будто в далеком окне чья-то рука накрыла свечу. Огонь погас.

Дом вновь был мертв.

Свояк брел в стороне недовольный. Эти родственнички, чуть что, сразу гавкаются. И зачем Сорин женился на женщине с двумя детьми, да еще из странной семейки? Он вдруг приметил на снегу следы от лап. «Лиса? Курей небось прибежала воровать. Эх, изловить бы…» Он оглянулся и приметил, что лиса бежала по дорожке, а потом сошла в сторону и направилась в проклятый дом.

Свояк передернул плечами.

К вечеру Мария Ливиану спустилась с гор в обличье лисы. Она думала об одном: догнать Лазара, пока тот не наломал дров. Отправился в Китилу говорить с мэром Вангели! Ну и пусть он настоящий отец Тео! Отец — тот, кто дал жизнь, а ведь Лазар спас Теодора, значит, отцом теперь можно считать его. Но Лазар вбил себе в голову, что Тео испортился… Нет, его нужно остановить.

А еще сон, в котором Тео открывал дверь, а по ту сторону стоял Лазар. Они очутились в мире Смерти… Ужасный, кошмарный сон.

Мария остановилась на пригорке у курганов. Грудь ее тяжело поднималась и опускалась. По ту сторону тракта расстилалась деревенька — кое-где горели окошки, где-то лаяли собаки, хлопали двери. Ветер доносил запахи людей и скотного двора.

Яломица.

Мария знала, что родная деревня будет на пути, но не предполагала, что почувствует, увидев ее спустя годы. Когда-то Мария сбежала в Китилу, познакомилась с Лазаром, потом согласилась стать матерью для Тео.

Они создали семью! Отец, мать и сын. И неважно, что двое мертвы, а мальчик и вовсе ни туда ни сюда. Кому какое дело? Главное, у нее есть ребенок! Мария для этого вернулась нежительницей — чтобы стать матерью.

Теперь женщина стояла у деревни, где все началось, и воспоминания нахлынули горечью. Она пробежала мимо курганов к окраине Яломицы. В стороне от дворов стоял тот, что когда-то был ее собственным. Скособоченную хатку подпирала старая слива — неужели еще цветет весной, после стольких лет? По брюху дома, кое-где еще белеющему побелкой, расползлись жуткие трещины, окна смотрели сквозь спутанные ветви, точно два темных, затаивших тайну глаза.

Она вспомнила прежнюю жизнь, и сердце защемило. Когда-то она бегала девочкой по улицам, и будущее казалось ей прекрасной тайной, которую она однажды откроет.

А потом взрослая жизнь.

Ребенок, который так и не родился. Смерть мужей. Несчастья.

Этот дом. И та ночь.

Мария долго стояла на дороге. Опомнившись, сделала шаг вперед, потом другой. Вид запущенного двора точно околдовал ее. Оказывается, после них в доме никто не поселился. Она этого не знала.

Ушла, сжигая мосты, и заставила себя все забыть. Хотя Лазару она рассказала правду. Именно потому и пошла за ним — даже зная о ее поступке, Лазар отнесся к ней с добротой. Его способность прощать и любить тронула ее, и Мария предложила вместе воспитать мальчика.

Как странно, что лучший муж у нее появился после смерти!

Мария сбежала с дороги и направилась к жилищу. Калитка обвалилась — она и при ее жизни уже шаталась, а Янко и не думал приладить! Дверь в дом заперта. Мария прикоснулась к ней лапой, и пустой двор огласил скрип. Створка отворилась сама по себе. За проемом показалась темная комната.

Мария замерла.

Она знала, пора уходить, — ведь желание увидеть дом пришло неожиданно. Проклятая тоска притянула к этому месту.

Но Мария все же перекувырнулась через порог. Когда ее лапы коснулись пыльного пола, тело вытянулось, лапы удлинились и обернулись человеческими ногами, лисий нос будто втянулся внутрь черепа, а черные круги на морде стали очками — и вот с пола поднялась женщина с лисьей шкурой на плечах. Невысокая, серенькая — таких неприметных по деревням полным-полно.

Мария вдохнула и закашлялась: даже воздух в доме протух. Она достала свечу, чиркнула спичкой и сделала несколько шагов с огоньком в руке, освещая темное помещение: кровать покосилась, стол едва стоит на кривых ножках. Кусок ткани, присохший к стене, оказался старым полотенчиком.

Женщина поставила свечу на окно и уставилась на свое отражение в мутном стекле. Сердце заныло при взгляде на обветшалое жилище, а ведь когда-то здесь она жила…

И умерла…

Мария обернулась, пробежала взглядом по утвари и остановилась на печи. Острый выступ, выложенный изразцами, голубыми, точно яйца дрозда. Марию пробила дрожь, губы затряслись, и хоть она попыталась совладать с собой, не смогла. Страх и боль пронзили ее до нутра.