Алексей Гедеонов - Случайному гостю

— Шототакое… — довольно вякнула Лора и скривилась, потрогав собственную переносицу.

— Свидетельствую в договоре, — быстро проговорила бабушка. — Да будет так.

Второй круг — широкая лента зеленоватой водицы, в момент высох. Из аквариума повалил пар, вода в нём вскипела. Лора с видимым усилием исчезла, оставив по себе пивной дух.

— Но тебе не стало равных в гендле [149] оборотистости , — одобряюще заявила бабушка. — Тебя там не били по лбу? Не дули в очи?

— Всё больше валяли в грязи, — оскорбился я. — Я действую в общих интересах. И насмешки ваши впустую, не ожидал.

— О, — произнесла бабушка. — Ажистократ! Юный шляхтиц.

— Речь пойдёт про исправление, — обратилась она к воде и огню. — И прошу о возвращении, — буркнула она и открыла банку. Третий круг обозначился пылью и кварцами.

— Вам лишь бы орать, — сварливо заявило существо из неё, выбираясь на стул и увеличиваясь в размерах. — Нет чтобы подумать про тех, кто отдыхает.

Вакса взъерошилась и зашипела в его сторону.

— А ты вообще без слов, — ответило оно. — Нелишне молчать в таком положении.

— Ежели тебе то такая тенскнота и шум — запакую назад, в слоик уютный, — равнодушно сказала бабушка. — Будешь звеселяться за горохом. То так интеллектуално.

— Что ты намерена просить? — ворчливо спросило существо.

— Я в том состояни, что требую, — произнесла бабушка. — Смотрю, ты нахватался непокоры, там посреди шляп? То всё ртутна пара — она покалечила тебе ум.

— Прошу извинения у Хозяйки и обязуюсь исполнить требование во имя четырёх земель, — проскрипело существо и отвесило скупой поклон.

— Мы свидетельствуем об услышанном, — сказали из разных углов Вода и Огонь. — Во имя Матери матерей, слово сказано.

— Слово услышано, хвала Богу, — довольно сказала бабушка. — Тебе разрешаю взять здесь треть растущего в земле, — обратилась она к существу. — Но не более.

Существо состроило на личике скорбь.

— Так ты похож на кобольда, — радостно сообщил я. — Или на мандрагору, пропавшую такую, с гнильцой.

Существо зыркнуло на меня и отвернулось. Вакса кратко мяукнула.

— А то как же, — сиропно сказала ей бабушка. — Попа́нтруй их тутай. Мо́я урода. Лесик, мы уходим, как я оденусь. Нам не место тут на полчаса.

— Не иначе, как за сурпрызой, — отозвался я.

— Сво́ю нашла давно, — тонко заметила бабушка и надела тёткину куртку.

— Ну и где тот клад? В пенале? — спросил я, ожидая шпильки.

— То ты, моё золотко, — заявила бабушка. — Правдывая сурпрыза…

И мы, после того как бабушка с кряхтением натянула сапоги, вышли на галерейку.

— Деяние! — сказала бабушка, обернувшись на пороге и захлопнула дверь за собою. Из квартиры донёсся грохот и шипение. Что-то хлопнуло. Потянуло дымом.

— Как Зоня с Яной обойдутся без своих цурпалок [150] подпорок в го́рах? — довольно спросила бабушка. — Вот что тайна и загадка.

— Я помню ещё несколько загадок и одно обещание, — обратился я к звёздам. — Я вас, бабушка, слушаю внимательно, вы ведь не соврали?

Небо было темно и пусто, луна красовалась в дымке — к морозу. Город затих в предчувствии вифлеемского утра, ожидая светлый праздник, словно пастушки́ в древней пустыне — зная, радость грядёт. Завтра, завтра, завтра — теперь, иногда, это слово кажется мне злым…

Галерейка чернела угасшими окнами, затянутые в верёвочные корсеты вечнозелёные стерегли подступы к квартирам владельцев. В лунном свете бабушка выглядела моложе и беззащитней — несмотря на рост и усугублённый тёти-Жениным «дутым» пальто объём.

— Думала про слова твои, — сказала бабушка и внимательно посмотрела мне в лицо. — Не ждала что скажешь: «Врёте». То для бабушки подарунек шпециялный. Да? Приятно!

«Благоразумнее всего помолчать», — мелькнула у меня заполошная мысль, и я захлопнул рот.

— Это хорошо, очень, — одобрила бабушка, — молчание — ступень к знанию.

Я покашлял в пространство. Для поддержания беседы.

— Я знала заранее, что ты родишься… — продолжила она.

Я кивнул.

— С помощью магии… Мне стало известно. Ранейше. Это я захотела того. Сотворила провокацию событий. К личной выгоде. И… и…

Из кухни донёсся грохот и писк.

— И не у одной меня было то желание, — слова вылетали у бабушки изо рта призрачным парком, словно душа на старых картинках. — Должен понять — мне было знание… Мы все, вся фамилия, имеем то знание. Родившийся зимой будет великим… — и она слегка стукнула кулаком по столбику галерейки.

— Но я родился осенью, — возразил я, — осенью, бабушка.

— Вас родилось трое, — холодным и бесцветным голосом произнесла она и покрепче ухватилась за перила. — Трое, великая сила… а выжил ты один. Это было сокрушение. Вы родились раньше, что часто бывает. Вмешались те, инные… Я не нашла спасения для всех, только одному тебе. Такое.

Из кухни жахнуло светом, словно кто-то включил мощную вспышку. В нос ударил запах марганцовки и противный душок кипячёной воды, в квартире что-то скрипнуло надрывно. Окна мигнули ещё раз, затем угасли, а потом — кухня засветилась тёплым сиянием, озарив галерейку и нас с бабушкой.

— Нам пора, Лесик, — устало сказала бабушка и провела по моему лицу кончиками пальцев, они были горячими. — Даже мне невыносимо не спать столько. Нам пора. Всё сказано.

— Вот и нет, — сказал я проследив как мои слова уплывают паром куда-то к луне.

— Про́шу? — удивилась бабушка и отпустила ручку входной двери.

— Что за такая кровь — высокая? Все о ней столько говорят. Мы ведь не гемофилики…

— Тутай тши вопросы, — рассудительно заметила бабушка и плотнее натянула беретку, — на который ты не знаешь ответ?

— На первый, — покорился я.

— Кхм, — значительно сказала бабушка. — Высокая кровь не совсем ихор [151] божественная кровь у древних греков , но похожа.

— Всё так понятно, — обратился я к уснувшему двору, — женские чары…

— Следует склониться перед знанием, — сразила меня взглядом бабушка. — Уже идём.

Мы вернулись в дом.

Квартира встретила нас теплом и недавним проветриванием, вереница рождественских запахов сплясала хоровод, щекоча носы. Можжевельник, ягоды, корица, сушеные яблоки, тушеные овощи, мандарины, хвоя…

— Христос народился, Лесик… — сказала бабушка и поставила сапоги в угол.

— Славим его, — отозвался я. — Дайте уже какие-то тапочки…

— Думаю, они в кухне, — раздумчиво сказала бабушка. — Поспешай.

— Вот куртка, новая, не… — начал было я, разглядывая подозрительно помолодевшую куртку на вешалке.

— Я ведь сказала — достану, — улыбнулась бабушка. — Сноси здоровый. Но что там с холодильником? Тревожусь!

Кухня встретила нас торжеством чистоты и благостью уюта. Стёкла в её двери не дрожали. На «фиранках» не осталось и следа копоти. Моряки с голландками успокоились на покрытых, мимическими трещинками-морщинками, кафелинках. Раковина, похоже, радовалась сама себе, кран не капал. Камин исчез, обратившись вновь старой печкой.