Владислав Крапивин - Кораблики, или «Помоги мне в пути…»

– Ну, как там? – индифферентным тоном спросил Владик. – Что нового на нашем замшелом шарике?

– По-всякому, – буркнул я. – Вы много не проиграли, что сидите здесь… Что случилось-то?

– Нестабильность курса, – меланхолично объяснил Рухадзе. – Дядя Кон психует, а толком объяснить не хочет. Или не может. Желает тебя…

Чего было тянуть? Я всеми нервами ощущал, как здешние минуты стремительными сутками утекают там, на Земле.

Шагнул в кабину, надел шлем полного контакта, набрал код и формулу развертки. Зажмурился…

Тьма в глазах прокололась искорками, исчезло ощущение тесной кабины – словно распахнулось вокруг громадное пространство. Это было сознание Конуса. Оно мягко, по-дружески вошло в меня, и дядюшка Кон ворчливо сказал:

– Ну наконец-то…

– Что случилось, старина?

– А хрен его знает… Давай смотреть вместе.

Смотреть – это значит слушать, ощущать нервами, довериться интуиции, ждать мгновенного озарения, разгадки. Может, дождешься, а может, будешь сидеть, пока голова не разбухнет, как оранжевая, начиненная лягушками тыква…

– Ну а все-таки, Кон? В чем проблема?

– В ощущении, что прямая курса раздваивается. Я как бы в двух плоскостях. Тебе знакомо такое?

Я подумал, что (черт возьми!) знакомо. Но это не имело отношения к данной ситуации.

– Разве это так страшно? – сказал я со сдержанной строгостью. – Что за паника, дружище? Скорее всего, влияние многополюсных гравитационных областей…

– Эти области я нейтрализую без труда. Я могу сам на пути строить гравитационные структуры.

– Тем более! Неужели сам не можешь разобраться в ложном эффекте раздвоения курса?

– Если бы в ложном… Я не могу один, Пит. Нужны два интеллектуальных полюса, два мыслящих субъекта, которые знают Ключ. Это для создания стереоскопичности в системе. Здесь же многомерность и темпоральная разобщенность, плоской схемой не отделаешься…

– По-моему, ты малость перетрусил. Оказался не готов к непредвиденной неполадке.

Конус отозвался миролюбиво:

– А как тут можно все предвидеть? Что мы знаем о пространстве, которое взялись проковыривать? Конечно, я не ждал такого дела. Раздвоения… Зря вы, кстати, не впихнули в меня программу, предусматривающую многовариантность развития…

Он был прав – зря. Но сейчас я бодро возразил:

– Знаешь ведь, некогда было. И какое отношение имеет та программа к нынешним делам?

– Не знаю… Знаю только, что ее отсутствие нам еще аукнется…

– Давай-ка, друг, без пророчеств. Посидим, послушаем…

Дальше началось то, что описывать я не могу. Это действо не имеет названия, и очень трудно подобрать слова, чтобы рассказать о чувствах, мыслях и решениях, когда ты одновременно – и повисший в многомерном пространстве мозг, и само пространство, и музыкант, играющий на миллионе тончайших невидимых струн, и компьютер, впитывающий эту мелодию, дробящий ее на формулы, не имеющие графического выражения, и толчком упругой мысли вколачивающий эти формулы в тугую схему Генеральной программы "Бур".

Схема послушно глотала поправки. Как больной, который нарушил режим и теперь виновато принимает от медсестры таблетки и выговор…

– Ну, старик, в норме сейчас? Не двоится?

– В норме, – откликнулся Конус тоном насупленного пацана, у которого вытащили из пятки занозу. – Но что это было?

– Видимо, ты все же где-то прозевал гравитационный сгусток, вот и тряхнуло. Конечно, вещь почти невероятная. Один шанс из миллиона…

– Ну, может быть… – буркнул Конус недоверчиво. Потом вздохнул по-человечески: – Спасибо, Пит…

– Не стоит благодарности. Будь здоров, старина…

– Будь… Постой. Знаешь, я все же попробую сам построить кой-какой блок для анализа поливариантности. А?

– Попробуй. Только без ущерба для всего остального.

– Само собой.

Я порядком измотался. Рухадзе и Дон почти волоком вытащили меня из кабины. Дали глотнуть "Капитана".

– Ну хватит, хватит. Присосался… – Рухадзе отобрал фляжку. – Что там случилось-то?

– Видимо, двойной скок в гравитационном анализаторе. Сбой… По теории вероятности следующий раз такое может произойти через миллион лет. Здешних…

– Ну, мы тогда опять позовем, – хмыкнул Дон.

– Договорились.

– Уходишь?

– Ухожу, ребята. У меня там… приемный сын. Отыскал потомка. Боюсь за мальчишку, он… сирота.

– А что, сиротам и нынче несладко на шарике? – спросил Рухадзе.

– Им всегда несладко…

Как назло, заело контакт в пусковом блоке камеры. Пришлось развинчивать пульт. Возились несколько часов. Я боялся смотреть на бегущую стрелку земного циферблата, на скачущие цифры электронного табло. Там, на шарике, наступало уже лето следующего года.

– Ну все… Счастливо, братцы!

Они помахали руками и задвинули дверь шлюза. Я дождался звонка-сигнала и опять отодвинул дверь. И шагнул в приемный тамбур базы.

База была пуста.

Она совсем была пуста! Безжизненна!

Вполнакала горел плафон – аварийный свет, который оставляют в законсервированных отсеках. Какой-то мусор шелестел на полу.

Я с растущей тоскливой тревогой обошел бункер. Ни души. Ни намека на то, что случилось. Связь была наглухо отключена.

Что же это? Война? Катастрофа?

Я кинулся к выходу. Он был на полном электронном блоке. Я набрал код. Слава Богу, сработало!

Земля встретила меня солнцем, зеленью, блеском моря. По заповеднику бродили беззаботные туристы, на воде пестрели паруса. Я вздохнул с некоторым облегчением. Но ушла лишь малая толика тревоги.

У выхода из заповедника я поймал фаэтон и кинулся домой.

Дома была Карина. Причем не одна. Тут же по-домашнему развалился на диване волосатый крупный мужик в пестрой рубахе.

Карина, стоя посреди комнаты, протирала тряпицей блестящий керамический кувшин. Дальше – все как в дешевой кинодраме.

– Ах!.. – И кувшин об пол.

Слезы, объятия. Но объятия какие-то вялые. И наконец:

– Господи Боже ты мой! Ты живой?!

– А какой же еще? Да в чем дело, черт возьми?

– Но… ведь сообщили же… что "Игла" взорвалась…

– Когда?!

Я разомкнул ее мягкие, словно вареные, руки. Дядька на диване смотрел, приоткрыв рот. Ладно, это потом… Сперва… А что сперва?

"Стоп, стоп, стоп", – велел я себе. Раскрутил в голове календарь.

Февраль… Здесь было явное несовпадение. В это время я, по всем расчетам, еще возился с Конусом. А взрыв произошел позже, когда я был уже в капсуле, а капсула была растянута в Пространстве. Иначе бы я не уцелел… Значит, во время взрыва скрутилась темпоральная петля – последняя горькая шутка межпространственного вакуума… А может, не шутка? Может, отчаянная попытка дядюшки Кона спасти в последний миг хотя бы меня? Почему именно меня?.. Никто никогда ничего не узнает…