Елена Усачева - Большая книга ужасов 2013 (сборник)

Смиля и до этого ничего не поняла, но тут уж уверенно замотала головой, крышка чайника запрыгала в руках, звякнула.

– Ладно, – старичок отставил блюдце, пожевал губами. Из-под бровей полыхнуло черным лезвием. – За парнем твоим послежу. Не я первый начал. Силы-то пока на нашей стороне.

– Какие силы?

Все, запас прочности закончился, и Смиля упала на табуретку.

– Вы кто? К маме?

– К папе! – огрызнулся старик. – Лапоть неси! – Он шваркнул кулаком по столу. Плеснулся чай из опрокинутой чашки. – Плохо кормишь. Так и уйти – дорогу найду. Указывать не надо. Ну, что сидишь? Или мне так ничего и не дождаться?

– Сейчас?

– Вчера! – Старик опустил пятерню в лужицу чая на столе. Вода вокруг пальцев закипела. Забормотал:

– Заговариваю белым соколом, черным небом, дымными мыслями…

В панике вывалилась в коридор, пока на кухне еще какое представление не началось.

А ну как на столе вода покипит-покипит, а потом из пара кто полезет.

Спотыкаясь, побрела по квартире.

Лапоть, лапоть, лапоть… Какой у деда размер-то? В голове точно радио включили. Вредный старик все говорил и говорил:

– Добро становится добром, только если есть зло, счастье познается в несчастье, смерть может быть только в паре с жизнью, есть правый, значит, есть и левый, югу противостоит север, а востоку запад, есть молодой, значит, есть и старый, все, что далеко, может стать близким, у любой земли есть небо, после ночи всегда приходит день. Все это есть, но рядом стоять не может – смерть и жизнь не терпят соседство – либо одно, либо другое, правый и левый – в разные стороны. Но есть одна противоположность, которая не просто может находиться рядом, а нуждается в таком соседстве, – мужское и женское. Одно без другого живет, но теряет смысл. Вот что с тобой сотворить хотели – пару. Для ее ведьминских нужд. Чтобы два мира соединить – ее, прошлое, и твое, сегодняшнее, женское и мужское.

Хрусть…

Сломалась еще одна сушка. В комнате словно шевельнулся воздух. Смиля медленно оглядела знакомые стены.

«Мышка-мышка, поиграй и назад отдай…»

Мышка? Проводник между миром живых и мертвых. Но это у славян, а у балтов как? У нас домовой, а у них айтварас – дух дома. Ну и еще с десяток альп на кончик иглы – этих злых духов везде было навалом. Домовой появился, когда его стали подкармливать, а до этого местные развлекались. Барздуки. Она в книжке видела картинку – старик с бородой, сидит за столом, большой ложкой кашу уплетает. Тоже поесть любит. Так вот кто ее у перекрестка встретил – барздук и домовой. Через нее отношения свои стали выяснять.

Мелькнула серая тень, ртутным хвостиком втянулась в комнату родителей. Не помня себя, Смиля прошла туда. Дневной свет пробивался сквозь шторы и как будто специально высвечивал на стене два лапотка, скрепленные между собой ленточкой. На любовь, на согласие, чтобы пара была, как два лапотка, неразлучна. В смысле мама с папой. Как же она их разорвет?

А на кухне набухало недовольство. Она его чувствовала. Диковинный старичок возмущенно бухтел, ронял табуретку, гремел крышечкой чайника. Решил себе сам чай заварить? Самостоятельный!

Смиля вынула из стены булавку, высвобождая оберег. Дернула бантик. Ленточка побежала. Соломенный лапоток сам скользнул в ладонь.

Папа-мама, извините.

«Ну, поехали!» – мысленно произнесла Смиля. На кухне грохнул чайник. В голову толкнулось чужое раздражение, ворчливое недовольство.

Объясните кто-нибудь, что происходит! С чего тут вдруг заповедный лес завелся? Откуда Калиновы мосты да река Смородина со Змеем Горынычем?

«Ага, сказки! – заворчал старик. – Внимательней книжки читать надо было! Не могли для игры сказку повеселее выбрать».

– Ничего мы не выбирали! – чуть не заплакала Смиля.

«Обратили в реальность призрачное зло. Тоже мне, герои! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью? Так, кажется? Теперь получайте свою быль, написанную по мотивам страшной сказки. Вы этого хотели!»

– Ничего мы не хотели! – взвизгнула Смиля.

Ей никто не ответил. Она вдруг ощутила неприятную ватность в руках и ногах. Привалилась к стене.

Хотели… не хотели… Хотели, как лучше. Чтобы лето весело прошло, чтобы было, что в школе рассказать, – еще бы, скоро выпускные, что-то хорошее о беззаботном детстве в памяти оставить. Чтобы не как у всех. Чтобы не с папами-мамами на курорте, а по-взрослому. Своя игра. Тайная, никому не известная. Организация, способная повелевать. Четвертая империя. Вот и доигрались. Клички друг другу дали, роли распределили… Но никто никого не приглашал в кошмар, не открывал дверь в иную реальность.

Что же она сидит? Надо торопиться! Нашла телефон. Десять неотвеченных звонков. Ого! Она бьет рекорды! Раньше бы от любопытства – кто звонил да зачем – с ума сошла. А теперь – сбросила информацию. Не до любопытства. Набрала номер Синеглазки. Как же ей хотелось, чтобы кто-нибудь помог, подсказал, побыл рядом.

Синеглазка не ответила. Кто б удивился. Она вышла из игры. Интересно, а игра вышла из Синеглазки? Или время ее выхода еще не пришло?

Смиля медленно переоделась, выбрала самые удобные сандалии и вышла на улицу. На душе мерзопакостно, в кармане лапоток словно тонну весит, ткань вот-вот треснет.

Небо хмурилось, ворчало, недовольно похлопывая в ладоши. Перкунас, балтийский бог молний и грома, злился. Ему не нравилось то, что происходило в его владениях. Может, и не Перкунас, а Илья-Пророк. Забрали пруссы, уезжая, своих богов? Или им пришлось потесниться, чтобы пустить на свои земли богов славянских? А в том, что славянские боги здесь обитали, Смиля не сомневалась.

В ответ ее мыслям что-то тяжелое толкнулось в кармане. Тут же тревожно забилось сердце. На ногах по стопудовой гире – не поднять. Впереди бородатый горбун, голова гнется к земле, длинные руки, чуть ли не до земли, безвольно болтаются. Рубаха навыпуск, пиджак, стоптанные ботинки.

Смиля моргнула, раз, другой. Нет никакого бородача, а прямо по тому месту, где он стоял, широко шагает наследный принц угольных шахт, ресторанов, газет и одного маленького клада с драконом – Милослав Томилов-старший собственной персоной. Шагает уверенно, а вот вид у него не очень. Помятый он какой-то, глаза красные, взгляд бегает.

– Это же ты! – Он резко остановился около Смили.

– Я, – заверила Смиля, потому как в собственной принадлежности самой себе она не сомневалась. Ответила и с любопытством посмотрела на нового хозяина Дома.

– В смысле – это вы… – Томилов смутился.

Смиля дернула плечом. Она не прочь, чтобы к ней и на «вы».

– Ну те, что в Доме сидели. Мне дочь рассказывала. Она познакомилась с мальчиком… – И Томилов снова замялся, пытаясь рукой показать, что за таинственный субъект выдал все их тайны. – Таким… черненьким.