Елена Усачева - Большая книга ужасов 2013 (сборник)

– Так спокойней. Помнишь, в «Волшебнике Земноморья»? Знать настоящее имя человека – значит подчинить его себе. А так, по кличкам, – никакой силы над тобой никто иметь не будет.

– Какую силу могут иметь над нами их боги? – взвыла Смиля. – У нас своих – веником не разгрести! Помнишь, Янус в Доме сушки бросал, домовых кормил? А потом пришел ко мне, в блюдце молока налил, и его кто-то выпил. И лапоть. Дед сидит, чай пьет. И я даже не знаю, что произошло, – он заставил меня взять лапоть и в Дом его отнести. А в лапте – домовой. Из моей квартиры. И я это сделала! Словно кто под локоть толкал. Сказки, да? Про курочку рябу? Нафаня, Кузька – они все были другими! С чего все началось, если никто никому ничьих имен не говорил? Янус сказал – сначала мы прогоняли, теперь нас прогоняют. Кому мы помешали? Дед этот ночью… Лаума все твердит про каких-то защитников. Родичи у меня ругаться стали. Это потому, что я у них оберег забрала и домового из квартиры увела. И я уже не знаю, куда идти, и… и… А сегодня – я отлично помню – сама собралась, сама пошла. Драться. С кем?

Слез больше не было, Чудовище обреченно всхлипывала, мечтая о минутной передышке. Чтобы не думать. Чтобы не знать.

– Действительно… – пробормотал Матвей и завис.

Душевно так завис, минут на пять. Смотрел в свою волшебную книгу, дул в кулак, бегал глазами по окрестностям. Потом что-то у него в компьютере перегрузилось, и он вернулся к действительности.

– А знаешь, ты права. Даже красивые женские головы способны генерировать мудрые мысли.

Смиля решила на глупости не реагировать. Пускай он ее хоть горшком называет, только в печку не кладет.

– Если американцы у себя там проводят Хэллоуин, каких духов они могут встретить? Гоблинов, гномов, орков. А если тот же праздник отмечают у нас? Вряд ли гоблины берут у себя путевку на устрашение славянских дурачков в деревне. Нет, к нам, как на Ивана Купалу, приходят наши – домовые, лешие, банники, сенники. Еще русалки с бабками-ёжками. Потому что они у нас всегда были. А в нашем Калининграде изначально были пруссы со своими духами и богами. Потом уже здесь потопталось христианство, но духи-то остались. И вот сюда приехали русские, всякие там бабки из деревень, и в лаптях привезли своих домовых, сенников и банников. Вроде бы тоже нечисть. Но вряд ли они так уж мирно отнеслись к завоеванным коллегам.

– Но ведь было-то все тихо! – по новой взвыла Смиля. – Чего она вдруг?

– Значит, не вдруг, а по причине. Что произошло?

– Ворон клад стал искать.

– Нет.

– У Дома хозяин появился.

– Возможно. Перед этим было два хозяина, и каждый оставил Дому свою жертву. У музыкантов кто-то из окна выбросился, генерал застрелился. От новых они тоже ждут жертвы.

– Вот пускай и берут! – заторопилась Смиля.

– Не могут. Им кто-то мешает.

– Мы, что ли?

Несерьезно так сказала, легкомысленно. Взгляд Матвея заставил замереть. Он соглашался. И даже был весьма доволен, что Смиля обо всем догадалась сама.

– Да мы им просто надоели, – попыталась поддержать легкий тон Смиля. Но слова ее легли тяжелым камнем. И она вновь ощутила нарастающую тревогу – будет что-то плохое.

– Или у нас появилось что-то, что им не понравилось, – изрек Матвей – вот уж кто не собирался паниковать.

– Что это у нас появилось, чего раньше не было?

Смиля закрыла глаза и откинулась на кровать. Понятия она не имеет, что такого у них появилось. И думать ей об этом не хотелось. Ей хотелось слушать. Умного, сильного, ловкого Скелета. Пускай он решает. Пускай он говорит. Да пускай хоть просто книгу читает. До заката. А потом и до рассвета. Родители искать не будут. У них сейчас другие проблемы, они ругаются.

– Ах, вот в чем дело! – простонал Матвей. – Эта девчонка!

– Белобрысая?

– Она понравилась Ворону. Вот с чего все началось. Ты говорила про пары. Ворон пару нашел, и Дом ему открыл свои клады. Ну, третий столб от заката, пятая колонна от рассвета. Подо львом.

Смиля кивнула, а организм еще и судорожно вздохнул.

– А при чем здесь пара?

Матвей глубокомысленно пролистал книгу. Потом еще пролистал. Потом быстро прогнал страницы между пальцами.

– Понятия не имею, – наконец честно признался он. – С одной стороны, пара – это сила. А с другой, пара – это «слабое звено».

– Почему – слабое?

– Любовь, так же как и любое увлечение, делает человека слабее, – углубился в философские выкладки Матвей. – Один ты сам за себя отвечаешь. Хочешь – жертвуй свой жизнью, хочешь – себе оставь. А когда рядом с тобой кто-то, ты уже за него отвечаешь, и твоя жизнь уже вроде как не совсем твоя. Все эти дети, жены – их тут же берут в заложники, и герой вынужден делать то, что в нормальной жизни никогда бы не сделал. А будь он один…

Смиля глядела в окно. День набухал. Он был такой чисто отмытый после вчерашнего дождя, такой радостный, что на этом фоне ее персональная трагедия виделась особенно болезненной.

– А может, она хочет нас принести в жертву? – прошептала Смиля. По-другому привязанность к Дому она объяснить не могла. – Ты не знаешь, человеческие жертвы древние пруссы приносили?

– Конечно, приносили, куда без этого? – пробормотал Матвей. Теперь и он смотрел в окно. И лицо его при этом не выражало ничего хорошего.

Лаума! Она. Больше некому здесь гадостями заниматься. Стоит рядом, пудрит мозги. Как там сказал домовой? «Грязные мысли!» Вот и сейчас у Матвея мысли были такие – грязные. По лицу видно.

Смиля бросилась к окну. Через двор шел Янус. Шел быстро. Уверенно. Он знал, куда и зачем идет. Вернее – кто-то ему об этом сказал, толкнул под локоть, нашептал в темноте.

– Не открывай! – взмолилась Смиля. – Не делай этого!

Звонок домофона заставил вещи в квартире замереть. Хорошо, что нет родителей, – вот был бы трам-тарарам. А так – нет их, в очередной поход укатили. Скелет самостоятельный, часто бывает один.

Матвей отодвинул Смилю к дивану. Она зажмурилась, пытаясь успокоиться. Это же Янус, добрый старый Янус. Что опасного в нем может быть?

– Да? – медово пропел Скелет в домофонную трубку. – Нет. Сплю. Не видел. Не сейчас.

И отключился. Посмотрел на побледневшую Смилю.

– Тебя ищет, – победно сообщил он. – Уверен, что ты у меня.

– Его Лаума прислала.

– Зачем?

Так бывает. Что-то неприятно-болезненное сжимается в груди, бездомный щенок скребется, поскуливает. И такое чувство, что ты что-то упустил. Должен был сделать – но нет, память в истерике бьет тарелки с кластерами информации, устраивает образцово-показательный скандал с переворачиванием шкафов. Тревога расползается по венам, забирается в кончики пальцев, до ломоты.

Прячась за шторой, Смиля изучала стоящего в подъезде Эрика, и тянущая тоска выворачивала душу.