Эдуард Веркин - Снежные псы

А вокруг белыми холмами лежали звери. И красные пятна тоже были вокруг. В моем белом мире теперь было много красного.

Одно из самых красивых зрелищ в моей жизни. Что-то такое… не знаю даже. В духе безумных японских блокбастеров. Тех, где красные деревья роняют красные листья на красную землю, а главные герои в белых кимоно пьют зеленый чай под этим кровавым листопадом.

Я не удержался, вытащил камеру, но снимать не стал. Я просто смотрел, потом спрятал камеру. Истинное всегда мимолетно, и ценность его есть в этой мимолетности.

Испортил все Тытырин. Историографа стошнило, и красота исчезла.

Самый крупный медведь дернулся, и Перец выбрался из-под его туши. Он тоже был красный. Весь красный — лицо, руки. Волосы слиплись. Дымился. И было заметно, что Перец зол. Этак злобно зол, весело зол.

— Люблю такие вещи! — крикнул Перец громко. — Люблю, когда меня хотят убить!!! Люблю!

Перец отряхнулся, наклонился, поднял кусок смерзшегося снега, вытер лезвие.

Лара смотрела на него.

— Ты пыталась меня убить… — Перец рассмеялся. — Убить, значит… Тебе это доставило удовольствие?

Лара промолчала.

— Жаль, если нет. — Перец шагнул к ней. — Подобные штуки должны доставлять удовольствие, иначе не стоит… не стоит ничего затевать. Вот и поговорили…

— И что теперь? — спросила Лара. — Теперь зарубишь меня? Своим мечом зарубишь? Да?

— Нет, — покачал головой Перец, — не буду тебя своим мечом зарубать. По-другому.

Перец воткнул меч в снег и поднял арбалет. Натянул тетиву. Затем достал из-за голенища дротик, вложил в арбалет.

Вот так.

Кажется, Лара была удивлена.

Я сам был удивлен.

Перец выстрелил.

— Нет! — Этнограф кинулся под дротик.

Я же говорю, индийское кино.

Кинуться-то кинулся, но реакция у него была дрянная, не успел. Дротик ударил Ларе в плечо, ее сбило с ног, но она тут же вскочила и дротик выдернула. Поздно только. Ее повело в сторону, трубадур подхватил ее и удержал все-таки, они не упали.

Банально, подумал я. Что называется, затихарил последний патрон. Банально, но действенно. Действенно.

— Ты опять проиграла, — сказал Перец. — Ты будешь всегда проигрывать. Всегда.

— Давай уйдем, а? — Тытырин потрогал меня за плечо. — Тут уже нехорошо…

— Давай уйдем.

Я вполне его понимал. Пора, пора, вечер исчерпал себя, да.

Но Перец продолжал стоять. Стоял и глядел. На все, что мы тут устроили.

Красное на белом. Классика.

А трубадур добыл из снега монтировку и стал глупо размахивать ею перед собой. Словно он мог ею хоть кого-то остановить. Тоже мне, герой…

— Что будем делать? — спросил я погромче, чтобы Перец понял, что я к нему.

Перец не ответил. Он просто повернулся и побрел к стадиону. Тытырин тут же запрыгал за ним.

— А что с этими делать? — снова спросил я.

Перец даже не оглянулся.

Эти — двое. Этнограф сидел на снегу, хлопал по щекам Лару. Бесполезно, снотворное наверняка мощное. Надо бы им помочь как-нибудь… К буржуйке отнести, что ли? Ладно, не замерзнут, во всяком случае, до смерти.

Я шагнул к ним с сугубо гуманистическими целями. Да, надо было как-то помочь — один из медведей вроде шевелится.

— Эй! — не оборачиваясь, позвал Перец.

— Иду, — ответил я. — Сейчас.

Да, один был еще жив — тот, что справа. Возился по снегу, размазывал бордовое пятно, мычал.

Берта.

Теперь все мертвые.

Сами виноваты. Сами. И вообще, они мне сразу не понравились.

Мы уходили в сторону норы. Я твердо знал, что вернусь сюда. Через час, может, чуть больше. Сбегаю к себе и вернусь.

Тайное, стань, блин, явным…

Перец шагал первым.

С неба падал снег.

— Ну что, пробрался? — усмехнулся Перец.

Я уронил фонарик.

И почему-то понял, что вот оно, вот, начинается. Новый виток. В моей жизни, в смысле. Эта медвежья бойня неспроста случилась. Такие события всегда отмечают начало чего-то великого, такое событие — как точка поворота.

Я обернулся. Осторожно и медленно, чтобы не получить между глаз острым ножичком.

Перец даже не помылся. Как был, так и остался — на лице красная корка, возле глаз чуть уже потрескалась.

— Ты что, Синяя Борода? — усмехнулся я. — Жиль де Ре, маршал Франции? «Можешь ходить везде, только в эту комнату не заглядывай…» Меня до жути пугала в детстве эта сказка.

— У тебя не было детства, — усмехнулся Перец красной улыбкой.

— Почему же не было? Если у тебя было, то и у меня тоже…

— Ты очень сильно на сей счет заблуждаешься.

Перец улыбался. Я человек не боязливый, но от его улыбки у меня по загривку морозец пропрыгал. Чего он не помылся-то?

— Ты неправильно думаешь, — продолжал Перец. — Думаешь, мы с тобой братья? Вовсе нет. Мы с тобой не братья. Совсем не братья. Ты знаешь, сколько тебе лет. От роду?

Ну вот. Видимо, сейчас будут явлены тайны.

Давно пора.

— Настал час «Ч»? — спросил я. — Пришло время объяснений? Давай. А то я заждался уже, знаешь ли, даже аппетит пропал…

— Сейчас он у тебя еще больше пропадет. Ты вообще у меня жрать не сможешь.

— На твою рожу посмотришь и не сможешь, — согласился я.

— Ты на свою посмотри. Знаешь, я почему-то просто так и знал, что ты сегодня сюда сунешься. И что она сюда сунется, знал.

— Ты такой проницательный! Прямо до позеленения. Посмотри, я там со спины не позеленел?

Ангар был большой. В нем легко бы уместился самолет. «Ил-86».

Когда я подошел к ангару, возле него уже никого не было. Ни Лары, ни ее дружка. Ушли. Только медведи валялись. Уже окончательно одеревеневшие и занесенные почти что до половины снегом. Снег, кстати, не прекратился, падал и падал, небесные перины прохудились и вываливали теперь на нас все свое добро.

Я не стал искать настоящий вход, не хотел терять время. Да и опасно это было, наверняка Перец ловушек понавтыкал без счета. Поэтому я поступил просто, но эффективно: взял бластер и пропалил в боку ангара хорошую дыру. Подождал, пока остынут края, и забрался внутрь.

В ангаре было много цепей. Разные все, и толстые, и потоньше. Цепи, и крюки, и ошейники какие-то здоровенные. С шипами. Будто тут собирались содержать сторожевого пса. Видимо, в воспитании нового горына Перец решил использовать другие методы.

Недалеко от правой стены находилось странное устройство — сваренная из уголков большая струбцина. Ну, или что-то подобное, в струбцинном духе. С четырьмя винтами — для надежного крепления сверху, снизу и с боков. А еще там были газовые горелки, тоже несколько штук, с разных сторон. И вся эта конструкция была обожжена, оплавлена и покорежена, точно внутри ее что-то взорвалось.

Я пригляделся и понял, что это, скорее всего, инкубатор. Пустой.

Я не знал, как являются на свет горыны, троица вылупилась до меня, но догадывался, что нужен огонь. Его, видимо, и должны были обеспечить горелки. Вообще, струбцина здорово походила на произведение металлического творчества. Ее в каком-нибудь музее кретиническом можно выставить, буржуи такую муть любят.