Window Dark - Куда возвращаются сказки

В старших классах учиться интереснее. У них и темы для размышлений более глубокие. У места на первой парте всё-таки есть свои преимущества. Пока Анна Дмитриевна разъясняла классу суть сочинения, Лена успела подглядеть строчку в её записнушке. Та, конечно, лежала вверх ногами, но Лена умела читать в любом положении. «Десятый класс, — гласила надпись. — Как поссорился Герцен-художник с Герценом-публицистом.» Вот это тема — то, что надо. А как они могли поссориться? Сейчас разберём. Сначала надо выяснить, кто такой публицист? Не критик ли это? А если нет? Неважно, пусть будет критиком, так интереснее. Значит, жил на свете Герцен и было у него раздвоение личности. Когда художником себя считал, когда публицистом, а в остальное время спал. И вот однажды нарисовал Герцен-художник картину. Смотрит — не налюбуется. И слева-то она хороша, и справа не хуже, а если к дальней стеночке отойти, то и вовсе замечательно выглядит. В ознаменование появления на свет шедевра русской живописи побежал Герцен-художник за друзьями, дабы созвать их на славную пирушку, но на улице переключилось у него в голове что-то, и повернул он назад, возвратившись домой Герценом-публицистом. Смотрит — картина стоит. Свежая. Нераскритикованная. Тут же перо в руку и ну статью писать. Сразу нашёл, где недокрашено, где перекошено, где кривовато, а где не отражена актуальность эпохи. Написал и на улицу пошёл. В скверике посидеть, голову от умных мыслей проветрить. А когда последняя умная мысль испарилась, снова стал он художником. Домой вернулся. Картина на месте, а что это у нас там на столе лежит? Поклонники написали? Нет, лучше поклонницы! Махом прочитал и разгневался. «Вот ведь, — думает, — гады, вот ведь козлы. Замысла не увидели, величия не поняли. Да им бы только ругаться! А понять? Понять тонкую душу художника! Понять неординарность его мировоззрения!»

Тут Лена запнулась, запутавшись в труднопроизносимых словах. Она и простыми бы обошлась, но помнила, что художники и публицисты простыми словами не выражаются. Тем временем Герцен-художник порвал статью и кинул клочки бумаги под стол, а потом побежал снова на улицу за водкой. Лена знала, что творческие натуры все свои неприятности заливают водкой. Особенно художники и публицисты. А домой как раз пришёл Герцен-публицист. Где статья? Нету! Куда задевали? Заглянул под стол и завопил в небеса: «Вот она! Горькая доля российского критика. Никаких тебе почестей! Никакого тебе уважения. Не успел написать, а уже нашёлся кто-то, поиздевался. Добро бы только помял, да под стол кинул. Нет же, обязательно надо порвать, да ещё так порвут, что потом и собрать-то невозможно!» И с горя выпил он водку, которую Герцен-художник для себя припас. Выпил и заснул, а тут как раз Герцен-художник проснулся. Смотрит, писем от поклонников нет, от поклонниц тем более, да ещё водку кто-то выпил.

Лена перевела дух. Пора останавливаться. Так ведь не до ссоры — до мордобития дойдёт. А драки Лена не любила. Она снова взглянула на чистый лист бумаги. И так ей плохо стало от того, что сочинение о прошедшем лете всё ещё не написалось, что она поспешно отвела свой взор от стола. Умные мысли не приходили. В голове у Лены роились пустячки, которые любой посторонний субъект непременно обозвал бы фантазиями. Да, так бы он и сказал: «Пустые фантазии!» И гневно фыркнув, удалился бы навстречу важным делам.

А ещё Лене хотелось сказку. Но не русскую народную и не свою про Онегина и Герцена. Ей хотелось такую сказку, которую ещё никто никогда не слышал. Она даже не загадывала, чтобы попасть туда. Просто послушать. Но кто тебе расскажет сказку в совершенно пустой квартире?

Штаб находился не то чтобы в укромном местечке — скорее, в труднодоступном. Хотя любой взрослый без труда бы влез на эту маленькую площадочку, но какому взрослому придёт в голову карабкаться по деревьям средь бела дня. Оставалась, конечно, ночь, а ночью взрослые спят. Не все, разумеется. Но тем, кому ночью взбрело шататься по городу, обследовать деревья и вовсе недосуг.

А Коле дорога была открыта. Разумеется, в штаб он попадал не сразу. Сначала следовало забраться на покатую крышу гаража, давным-давно покрашенного зелёной краской. Нога ставилась на цилиндрик петли, тело взмывало вверх, а рука в мгновенном броске ухватывалась за негнущийся лист крыши, выступающий над стенкой. Если пальцы соскальзывали, то Коле приходилось спрыгивать обратно, потому что способностями циркового гимнаста он не обладал и удержаться на кругляшке, где помещался всего-навсего носок кроссовки было невозможно. Но если пальцы цепко держали опору, то вторая нога смело становилась на петельки, скреплённые дужкой чёрного замка, а первая перебиралась на верхнюю петлю. Теперь оставалось закинуть ногу на крышу, сделать пятисекундный передых, чтобы собраться с духом, совершить ещё один рывок, перевернуться с бока на бок и блаженно распластаться на железных листах. Только в дождь эта операция становилась противной. Зато в солнечные дни можно развалиться на крыше и, заложив руки за голову, уставиться в безоблачное небо, чувствуя, как тепло от нагретого солнцем железа пробирается сквозь рубашку.

«Так это и есть штаб?» — разочарованно спросите вы.

Ну нет, на такую простоту Коля не купился бы. К тому же какой владелец гаража будет счастлив, наблюдая на своей хрупкой недвижимости постороннего сорванца. Какой владелец не выбежит во двор и не попытается надрать уши возмутителю спокойствия, пользуясь малым возрастом и совсем не боевым духом нарушителя.

Гаражу отводилась роль первой ступеньки. Не зря же мы постоянно упоминали дерево. Но сейчас лезть на него ещё не следовало. Теперь стоило перебраться на плоскую крышу кирпичной трансформаторной будки. Здесь уже можно отдохнуть подольше. Полуметровый бортик неплохо скрывал Колю от непрошеных зрителей, то и дело проходивших мимо. В былые годы Коле вполне хватало и этой высоты, чтобы высунуть из-за бортика пластмассовый автомат и играть. Поочерёдно освобождать Кибертрон от Автоботов или Десептиконов. Или помогать Стивену Сигалу расчищать нижнюю палубу мощнейшего ракетоносца от снующих внизу террористов. Игры полностью захватывали Колю, пока он не вырос и не догадался взглянуть в листву рядом растущего дерева попристальнее. И что бы вы думали? Там, в сплетении веток, кто-то неведомый приколотил небольшую дощатую площадочку для неведомых Коле целей. Прошло немало времени, прежде чем Коля, зажмурив глаза от страха, решился перепрыгнуть на самую ближнюю ветку и чуть не сверзился. Он проскользил подошвами сандалий по старой коре и удержался лишь потому, что неведомо как ухватился за ветку повыше. Так он висел ещё пять минут, стуча зубами от страха и открыв на всякий случай только левый глаз. Потом пальцы разжались, и Коля мешком с картошкой ухнул вниз, приземлившись на спружинившие подошвы.